– Оно прожило свою жизнь, – сообщила она и задумчиво отщипнула волан с рукава. Материя затрещала. Беатрис смотрела на подругу, вытаращив глаза. – Вместе со мной оно прожило целую жизнь. Неудивительно, что оно выглядит так, будто ему пора быть изведенным на тряпки.

– Дарин, дорогая, тебе определенно надо отдохнуть, – озабоченно сказала Беа. – Хочешь, пойдем в мою спальню, или отвести тебе одну из комнат для гостей?

– Мне все равно. – Спать. Да. Может, во сне она сможет забыть, что он не оглянулся...

– Что сказать Эвану, если он все же пришлет кого-нибудь за тобой?

– Скажи ему, что я всю ночь была с тобой. Соври что-нибудь. Не знаю.

Беатрис ошеломленно покачала головой:

– Бог мой, если ты лжешь Эвану, значит, случилось нечто из ряда вон выходящее...

– Потом, Беа. Все потом.

...Когда она осталась одна в спальне, сон ушел. Слуги задернули занавеси, но между тяжелыми портьерами светилась узкая щель. Дарина долго сидела на постели, глядя на этот осколок утра.

Вот так вот и бывает на свете, девочка. «Прости», – сказала равнодушная судьба голосом Иэна и отвернулась. И ей только и остается теперь, что смотреть на останки своей жизни и думать, что делать дальше.

«Жалеешь себя?» – насмешливо спросил внутренний голос.

– Нет! – стиснув зубы, шепотом крикнула Дарина. И повторила, сжав кулаки: – Нет!

Она заметалась по комнате, как вольный зверь, запертый в клетке. Ей отчаянно не хватало воздуха. Бросившись к окну, она раздвинула портьеры и распахнула створки. Солнечные лучи ввалились в комнату.

Дарина глотнула свежего воздуха и немного успокоилась. Так. Надо разобраться: что дальше?

«Растягивать мгновения в бесконечность», – шепнул призрак. Как ты сможешь сделать это, Иэн, как? У одного тебя не хватит сил. Ты сдался. Ты действительно решил умирать. Ты спокоен внешне, но я-то знаю: тебе хочется кричать от боли, и это не только боль в голове. Ты показал мне лишь малую ее часть. Но я – я знаю, что такое айсберги. Твоя боль – это айсберг: лишь острая вершина над водой, а ледяная глыба – там, в мутной глубине...

«Дурачок», – сказала Дарина невидимому Иэну.

С отчаянной четкостью она поняла, что он не пройдет один. Он умрет, и умрет гораздо раньше, чем мог бы. Потому что он сдался. А когда человек сдался, он попадает в плен. «Ты в плену у собственной боли, милый».

Все умирают. Но они не доживают свою жизнь – они живут. «Я должна была сказать это тебе. Почему, почему я молчала?!» Теперь – поздно...

Она крепко зажмурилась и вспомнила его руку на своем плече... Его глаза, его начавшие седеть волосы. Его печальное спокойствие и голос, медленно произносящий слова.

Я буду жить снова, милый мой. Но и ты будешь жить вместе со мной.

Мотыльки всегда летят на пламя. И... всегда сгорают.

Она спала всего несколько часов. Разбудили ее тяжелые шаги, и кто-то грубо потряс ее за плечо. Дарина с трудом разлепила веки. Сон не только не освежил ее, но, казалось, утомил еще более. Она приложила ладонь ко лбу, как будто это могло спасти от головной боли.

– Что ты здесь делаешь? – громкий голос Эвана неприятно резанул слух. Дарина поморщилась. – Где ты была всю ночь?

– Я...

– Отвечай! Я искал тебя, я...

На пороге очень вовремя возникла Беатрис.

– Дарин была со мной, – безапелляционно заявила она. – Вы не имеете никакого права врываться в мой дом, граф, и устраивать скандал. Пожалуйста, ведите себя прилично, а еще лучше – пойдите и пообедайте. Возможно, это излечит вас от... В общем, привьет немного хороших манер. – Она обратилась к Дарине: – Прости, дорогая, но он вошел сюда, хотя слуги и пытались его остановить. Сейчас мы выставим твоего излишне шумного мужа, и ты сможешь спокойно отдыхать дальше.

Эван переводил подозрительный взгляд с Дарины на Беатрис.

– Не морочьте мне голову, леди, – прорычал он. – Я видел вас далеко за полночь. Моей жены с вами не было.

– Прекратите, – сказала Дарина сдавленно. – Прекратите, пожалуйста!

Они умолкли и посмотрели на нее.

– Все в порядке, Беа. – Она села на постели. Интересно, муж видел ее с Иэном или ей все-таки показалось?.. – У Эвана есть причины быть недовольным. Я ушла с бала, не предупредив его. Я сама во всем виновата.

– Ах, какие мы нежные! – раздраженно проворчала Беатрис.

Однако слова Дарины оказали на Эвана свое обычное действие: вину с него сняли. Граф глубоко вздохнул и повернулся к жене:

– Извини, дорогая. Ты вправду была с Беатрис?

– Да, она всю ночь была со мной, – лгала Беа, не моргнув глазом. Она знала, как тяжело Дарине дается ложь. – И я не понимаю, отчего вы так разволновались. Это не первый раз, когда Дарин ночует у меня.

Эван помолчал, теребя усы.

– Всю ночь, леди Беатрис? – Он коснулся пальцем платья Дарины. – А это что такое? Грязь... Где ты испачкала платье, дорогая?

– Вы невыносимы, – простонала Беа. – Мы гуляли по саду. Был дождь. Я не понимаю, почему несколько пятен вас так волнуют?

Эван пристально смотрел на Дарину. Это был первый раз, когда она не знала, что сейчас скажет муж, – очень уж странным был его взгляд...

– Дорогая, так и было?

Она с трудом выдавила из себя ложь:

– Да... да.

Эван склонился и поцеловал Дарину в лоб. Память мгновенно откликнулась: другие губы... Замолчи, боль. Пожалуйста.

– Прости меня, золотая моя. Поедем домой?

– Да. – Он помог ей подняться. – Да, домой, Эван. Я хочу принять ванну.

Только не показывай ему ничего...

– Дарин, я бы хотела поговорить с тобой минутку, прежде чем ты уедешь, – прощебетала Беа беззаботным тоном. – Пожалуйста.

– Конечно. – Она выпустила руку мужа. – Где?

– Здесь. – Беатрис выразительно посмотрела на Эвана. – Граф, я думаю, вы можете подождать свою супругу в карете.

– Тайны от мужей?

– Обычные женские секреты. До свидания, граф, было приятно вас повидать.

Эван пожал плечами и вышел, бросив перед этим еще один внимательный взгляд на Дарину.

Когда за графом закрылась дверь, Беатрис одарила подругу не менее внимательным взглядом. Затем сказала негромко:

– Не знаю, где ты была этой ночью, однако сейчас ты едва не разрушила собственный брак. Ты это понимаешь?

– Более чем. – Дарина прижала руку к груди.

– В чем дело, Дарин? Можешь мне не рассказывать в подробностях, но в общих чертах?

Она молчала. Одно слово – Иэн... Нет, не надо его произносить. Если делишь боль, всегда легче. Но если делишь воспоминания, они становятся только ярче из-за этого. Острее. Ведь кто-то начинает помнить вместе с тобой.