– Потом от яиц покрыто больше вещей, чем ты можешь себе представить, – задумчиво говорит Нико. – Пот от яиц, в общем-то, вокруг нас.

– Ладно, тогда пропитаны потом от яиц, – возражает Майла. – Замаринованы, как индейка на День благодарения, в поте от яиц. Такая у нас была ситуация.

– Может быть, мы не будем говорить о поте от яиц перед ужином? – спрашивает Огаст.

– Хорошая мысль, – соглашается Майла.

Нико поднимает взгляд от горшка с томатом на Огаст – у него такое же лицо, как и у Нудлса, когда он чует запах бекона.

– Что с тобой? Кто тебя обидел?

Жизнь с экстрасенсом – заноза в заднице.

– Просто… ох, это так тупо.

Майла хмурится.

– Кого нам надо обвинить в убийстве?

– Никого! – говорит Огаст. – Просто… вы слышали, что на днях «Кью» застрял на несколько часов? Я была в нем, и там была одна девушка, и я думала, что у нас был, ну, тот самый момент.

– О черт, правда? – говорит Майла. Она переключилась на перец и теперь режет его с безрассудным энтузиазмом, дающим понять, что ей плевать, если потом палец придется пришивать обратно. – Ох, это как в фильме с Кейт Уинслет. Совместное выживание. Вам пришлось прижиматься голыми друг к другу, чтобы согреться? Вы теперь связаны травмой на всю жизнь?

– Там было градусов двадцать, – говорит Огаст, – и нет, на самом деле я подумала, что у нас особый момент, поэтому пригласила ее выпить, но она отказалась, так что теперь я просто найду для себя новый маршрут и, надеюсь, больше никогда ее не увижу и забуду, что это произошло.

– «Отказалась» – как именно? – спрашивает Майла.

– Она сказала «нет».

– Как именно? – спрашивает Нико.

– Она сказала: «Прости, но я не могу».

Майла цокает языком.

– То есть не то чтобы ей это неинтересно, просто… она не может? Это означает все что угодно.

– Может, она не пьет, – предполагает Нико.

– Может, она была занята, – добавляет Майла.

– Может, она собиралась бросить свою девушку, чтобы быть с тобой.

– Может, она в какой-то сложной запутанной ситуации со своей бывшей и ей надо разобраться с этим, прежде чем начинать отношения с кем-то еще.

– Может, ее прокляла злобная ведьма, и она теперь никогда не сможет выйти из метро, даже для свиданий с очень симпатичными девушками, пахнущими лимоном.

– Ты мне говорил, что такое не может произойти, – говорит Уэс Нико.

– Конечно, не может, – увиливает Нико.

– Спасибо, что оценил мое лимонное мыло, – бормочет Огаст.

– Уверена, что твоя метро-малышка тоже его оценила, – говорит Майла, многозначительно играя бровями.

– Господи, – говорит Огаст. – Нет, там точно была какая-то нотка окончательности. Это значило не «пока нет». Это значило «никогда».

Майла вздыхает.

– Не знаю. Может, тебе надо подождать и попробовать еще раз, если ты ее увидишь.

Майле легко говорить, с ее губками бантиком, идеально подчеркнутым хайлайтером, самодовольной уверенностью и горячим парнем, но у Огаст сексуальная энергия, как у золотой рыбки, и такой же эмоциональный словарный запас. Это и была вторая попытка. Третьей не будет.

– Малыш, можешь достать мне тот зеленый лук из холодильника? – просит Майла.

Нико, продолжающий с пристальным вниманием изучать свою коллекцию самодельных спиртовых настоек, говорит:

– Секунду.

– Я достану, – говорит Огаст, встает и бредет к холодильнику.

Зеленый лук лежит на переполненной полке между контейнером с падтаем и чем-то, что Нико ферментирует в банке с тех пор, как Огаст здесь поселилась. Передав лук, она топчется, рассматривая фотографии на дверце холодильника.

Сверху: Майла с волосами выцветшего фиолетового цвета, оранжевыми на кончиках, широко улыбается перед надписью на стене. Размытый полароидный снимок Уэса, который дает Майле измазать его нос глазурью с капкейка. Нико, с отросшими волосами, корчит рожу при виде разложенных на уличном рынке редисок.

Ниже детские фотки. Крошечная Майла и ее брат, завернутые в полотенца, рядом со знаком, обозначающим пляж на китайском, двое родителей в небрежно накинутых платках и шляпах. И фотография ребенка, которого Огаст не может распознать: длинные волосы с розовым бантом сверху, надутые губы, платье Золушки, на фоне сверкает Диснейленд.

– Кто это? – спрашивает Огаст.

Нико прослеживает направление ее пальца и мягко улыбается.

– А, это я.

Огаст смотрит на него, его тонкие брови, ровную осанку и узкие джинсы, и, что ж, у нее возникал такой вопрос. Она по привычке наблюдательна, хоть и старается не делать предположений в таких вещах. Но на нее накатывает теплота, и она улыбается в ответ.

– А. Круто.

На это он хрипло смеется и хлопает Огаст по плечу, прежде чем направиться в угол рядом с Джуди, чтобы потыкать в стоящее там растение. Огаст готова поклясться, что эта штука выросла на треть метра с тех пор, как она тут поселилась. Иногда ей кажется, что это растение напевает себе под нос какую-то мелодию по ночам.

Забавно. Между ними четверыми прояснилась такая большая вещь, но в то же время это маленькая вещь. Имеющая значение, но в то же время не имеющая никакого значения.

Майла раздает тарелки, Уэс закрывает книгу, и они садятся на пол вокруг чемодана, делят палочки для еды и передают друг другу блюдо с рисом.

Нико увеличивает громкость «Охотников за домами», которых они с ненавистью смотрят по кабелю, украденному Майлой из соседней квартиры. Жена в этой паре продает печенье для лактации, муж проектирует витражные окна на заказ, у них есть бюджет размером $750 000 и сильная потребность в кухне с открытой планировкой и заднем дворе для их ребенка Каллиопы.

– Почему у богачей всегда самый ужасный на свете вкус? – говорит Уэс, скармливая брокколи Нудлсу. – Эти столешницы – преступление на почве ненависти.

Огаст смеется с набитым ртом, и Нико именно в этот момент решает стащить с книжной полки полароидную камеру. Он делает снимок Огаст во время ее нелицеприятного хохота и с кукурузой, застрявшей у нее в горле.

– Черт побери, Нико! – выдавливает она. Он смеется и шагает прочь в своих носках.

Она слышит щелчок магнита: он добавил фотографию Огаст на холодильник.

Этот день не кажется пятницей, которая все изменит.

Все то же самое, как и в любую другую пятницу. Побороться с душем за горячую воду (она наконец-то начинает осваиваться), впихнуть холодные остатки еды себе в рот, доехать до кампуса. Вернуть книгу в библиотеку. Уклониться от распускающего руки незнакомца рядом со стендом с фалафелем и обменять чаевые на бутерброды. Подняться обратно по лестнице, потому что ее не зовут Энни Депрессант и ей не хватает смелости просить в «Попайс» служебный лифт.