– Да, – говорит Огаст. – It’s Tricky[8], да?

Джейн берет плеер и открывает отсек.

– Знаешь… У меня есть теория, что Run-D.M.C. могут устроить вечеринку где угодно.

Она вставляет кассету и отсоединяет наушники.

Огаст начинает нервничать.

– О боже, ты же не собираешься…

– Все-таки собираюсь, – говорит она, поднимаясь на ноги. – Тебе не кажется, что эти милые застрявшие тут пассажиры заслуживают небольшое развлечение?

– О нет, нет-нет-нет, пожалуйста, не надо…

– Смотри, – говорит она и к вящему ужасу Огаст начинает расстегивать свой ремень. В голове у Огаст возникает сцена из «Супер-Майка»[9] в ужасающих и эротичных подробностях, но Джейн просовывает ремень через рукоять плеера и застегивает его обратно.

Ох. О нет.

– Я тебя убью, – говорит Огаст.

– Слишком поздно, – отвечает Джейн и нажимает на кнопку воспроизведения.

Коротко и резко звучат цимбалы, и, когда начинается первая фраза, Огаст в молчаливом ужасе смотрит, как Джейн берется за поручень и движется в направлении к остальной части вагона, беззвучно произнося слова о том, что эта речь – ее концерт[10].

И боже, у этого крошечного древнего плеера есть динамики. Ему хватает громкости, чтобы звучать на весь вагон, но это Нью-Йорк, поэтому почти никто не поднимает взгляд.

Не смущенная отсутствием реакции, Джейн запрыгивает на сиденье, скрипя кедами по пластику, и Огаст зарывается лицом в ладони, пока Джейн выкрикивает строчки.

И, как ни странно, Человек-паук кричит:

– Сложно!

– Господи боже, – бормочет Огаст.

Дело в том, что в Нью-Йорке всех в итоге изматывает метро, туристы и цены на жилье. Все уже все видели. Но в то же время это значит, что иногда лишь малейший толчок отделяет всех от безумства – от того, чтобы застрять утром среды в метро и превратить это в хип-хоп-вечеринку 90-х. После того как начинает играть бас, Джейн устремляется вперед по проходу, старшеклассники начинают орать во всю глотку, и все. Это начинается.

Возможно, думает Огаст, это происходит не только из-за нью-йоркского катастрофического безумства. Возможно, дело в Джейн, неотразимой и сверкающей, с узкими, но крепкими плечами под кожаной курткой, с кассетным плеером, болтающимся на ее ремне, пока она качает бедрами. Даже аварийное освещение как будто стало ярче. Джейн – это молния на длинных ногах. У темноты никогда не было шанса.

Внезапно первый припев заканчивается, и Джейн оказывается прямо перед ней.

Она ставит одну ногу на сиденье Огаст, опираясь на колено, и дыры на ее джинсах расширяются, а выражение лица становится озорным.

– «Я встретил одну девчушку. – Она скользит ладонью мимо челюсти Огаст и заводит волосы ей за ухо. Подушечка ее большого пальца гладит мочку уха. Огаст чувствует себя нематериальной. – У нее были кудрявые волосы».

Джейн подмигивает и исчезает так же быстро, как появилась, топая по проходу, разжигая бунт, оставляя Огаст сидеть с раскрытым ртом. Пока гремит песня, пара начинает втягиваться: девушка танцует лучший милли-рок, который Огаст только видела, а парень держится за поручень перед ней и трясет задом. Девушка откидывает назад голову и хохочет, когда он падает на пол, а мальчик в красной куртке и его друзья визжат от смеха. Даже Мамаша С Пирогами хихикает.

Следующая песня – «Мой Адидас», а потом «Иди сюда», и Джейн удается продолжать вечеринку на протяжении всей длительности кассеты. Она возвращается к Огаст, ухмыляясь своим кривым передним зубом, и, вскочив на сиденье, начинает громко перечислять кассеты, которые у нее есть.

– Фил Коллинз?

– Нет! – кричит Парень В Костюме.

– Бритни Спирс?

Подростки недовольно свистят.

– The Jackson 5?

Слышится одобрительное бормотание, и она вытаскивает кассету «Величайшие хиты» и вставляет в плеер. Из динамиков звучит «Я хочу тебя вернуть», и все начинается снова.

Огаст прислоняется к поручню, качая головой под музыку, и не может не смотреть на Джейн. Она всегда очаровательна, всегда втягивает угрюмых пассажиров в веселый разговор, но сегодня она нечто. Ухмыляющийся укол дофамина.

Хоть Огаст и зареклась раскрывать тайны, но она должна узнать историю Джейн. Она должна понять, как такой человек может существовать. После The Jackson 5 инициативу берут на себя подростки с блютус-колонкой из рюкзака. Взрослые бракуют Post Malone, когда те его включают, но они находят компромисс в лице Бейонсе[11].

Джейн хохочет так сильно, что в уголках ее глаз застревают слезы. Она снимает куртку и бросает ее на стопку кассет.

– Слушай, – говорит она, поворачиваясь к Огаст и беря ее за руку. – Потанцуй со мной.

Огаст застывает.

– О нет, я не умею танцевать.

– Не умеешь или не хочешь?

– И то, и другое. Для мира будет лучше, если я не буду танцевать.

– Ну же, – говорит она, – ты из Нового Орлеана. У людей там есть ритм.

– Да, но я ни на каплю его не впитала.

Музыка продолжает греметь. Бейонсе воет, переходя из одной октавы в другую в «Любовь превыше всего»[12]. Люди продолжают кричать, смеяться и кружиться в проходе, а ладонь Джейн лежит на пояснице Огаст, притягивая ее ближе, пока они не оказываются почти грудь к груди.

– Девушка С Кофе, не разбивай мне сердце, – говорит Джейн. И Огаст танцует.

И что-то происходит, когда она начинает танцевать.

Лицо Джейн начинает светиться – по-настоящему светиться, как рождественская елка в Рокфеллер-центре, Френчмен-стрит в два часа ночи, яркий солнечный свет. Она поднимает руку Огаст над головой – Огаст делает неуклюжий поворот. Это должно быть унизительно. Но Джейн смотрит на нее так, будто никогда в жизни не испытывала такого восторга, и Огаст только и может, что смеяться.

Это словно замедленная съемка. Как будто кто-то вошел в комнату к Огаст, выбросил все ее учебники в окно и сказал: «Лучше научись этому». Джейн притягивает ее обратно, проводя пальцами по ее волосам прямо за ухом, и на секунду Джейн становится единственным смыслом жизни в этом городе.

Огаст открывает рот, чтобы что-то сказать, когда лампы снова включаются. Поезд с дрожью начинает двигаться под звуки аплодисментов, и Джейн качается вместе с ним, отстраняясь от Огаст. Она раскрасневшаяся и довольная собой. Огаст смотрит на телефон: почти полдень. Идти на пары бесполезно.