– Дон Маурисио! Пришла ваша дочь.

– Пропусти ее, – произнес он срывающимся голосом.

Дверь отворилась, и в кабинет шагнула Мерседес, в вечернем платье винного цвета, с очаровательной улыбкой на устах, которая померкла, как только она увидела выражение лица отца. Висенте с беспокойством смотрел на шефа с порога комнаты. Вальс кивнул ему и жестом велел удалиться, оставив наедине с дочерью.

– Папа, ты хорошо себя чувствуешь?

Он изобразил радостную улыбку и встал, чтобы обнять ее.

– Разумеется, хорошо. Особенно теперь, когда вижу тебя.

Мерседес очутилась в крепких объятиях отца, а он уткнулся носом ей в волосы, вдыхая запах, как делал раньше, когда она была ребенком, будто верил, что аромат ее кожи защитит от всех козней и скверны мира. Наконец, разжав руки, отец отпустил дочь, и Мерседес, заглянув ему в лицо, заметила, что глаза у него покраснели.

– Что случилось, папа?

– Ничего.

– Ты меня не проведешь. Других – да, но только не меня…

Вальс улыбнулся. Настольные часы показывали пять минут десятого.

– Как видишь, я держу слово, – сказала она, прочитав его мысли.

– Я не сомневался.

Мерседес привстала на цыпочки и бросила взгляд на стол.

– Что ты читаешь?

– Так, ничего. Ерунду.

– А мне можно тоже почитать?

– Эта книга не для маленьких девочек.

– Но я уже не маленькая девочка, – возразила Мерседес, улыбнувшись с детским коварством и повернувшись вокруг своей оси, чтобы продемонстрировать платье и фигуру.

– Вижу. Ты стала взрослой.

Она коснулась ладонью щеки отца.

– Тебя это печалит?

Вальс поцеловал руку дочери и покачал головой:

– Нет, конечно.

– Ни капельки?

– Ну, если только чуть-чуть.

Мерседес рассмеялась. Вальс последовал ее примеру, ощущая на губах вкус пороха.

– Я вполне доволен, как провел вечер. Ты же все понимаешь.

Дочь кивнула с лукавым выражением лица.

– Да. Уж я-то понимаю…

Она прошлась по кабинету, таинственному миру, полному книг и запертых шкафов, поглаживая кончиками пальцев корешки переплетов в библиотеке. Заметив, что отец наблюдает за ней с тоскливым выражением в глазах, остановилась:

– Может, все же расскажешь, что случилось?

– Мерседес, ты ведь знаешь, что я люблю тебя больше всех на свете и горжусь тобой, правда?

Она растерялась. Голос отца дрожал и ломался, его уверенность и надменность исчезли.

– Разумеется, папа. Я тоже тебя люблю.

– Это самое главное. Что бы ни произошло.

Отец улыбался, но Мерседес вдруг поняла, что он плачет. Она никогда не видела его в слезах, и теперь ей стало страшно, будто мир перевернулся с ног на голову. Отец вытер глаза и повернулся к ней спиной:

– Позови Висенте.

Мерседес направилась к двери, но прежде чем открыть ее, помедлила. Отец по-прежнему стоял к ней спиной, глядя из окна в сад.

– Папа, что будет дальше?

– Ничего, ангел мой. Ничего не будет.

Мерседес отворила дверь. Висенте ждал за порогом с каменным и непроницаемым выражением лица, от которого у нее волосы становились дыбом.

– Спокойной ночи, папа, – негромко произнесла она.

– Спокойной ночи, Мерседес.

Висенте почтительно поклонился ей и зашел в кабинет. Мерседес попыталась заглянуть в комнату, но телохранитель невозмутимо закрыл дверь у нее перед носом. Она прижалась к панели ухом и прислушалась.

– Он был здесь, – произнес ее отец.

– Невозможно, – возразил Висенте. – Входы охранялись. Только прислуга имела доступ на верхние этажи. Я расставил людей около всех лестниц.

– Говорю тебе, он тут был. У него есть список. Не знаю, как он его получил, но список у него в руках… Боже мой.

Мерседес проглотила комок в горле.

– Наверное, это ошибка, сеньор.

– Взгляни сам!

Наступила тишина. Мерседес затаила дыхание.

– Цифры вроде правильные, сеньор. Я не понимаю…

– Настало время, Висенте. Я больше не могу прятаться. Теперь или никогда. Я могу положиться на тебя?

– Несомненно, сеньор. Когда?

– На рассвете.

Голоса умолкли, и вскоре Мерседес услышала шаги, приближавшиеся к двери. Она бросилась вниз по лестнице и побежала к себе. Очутившись в своей комнате, прислонилась спиной к двери и сползла на пол. Мерседес кожей ощущала проклятие, витавшее в воздухе, и предчувствовала, что грядущей ночью закончится удивительная волшебная сказка, в которую они увлеченно играли много лет.

6

Наступивший рассвет, холодный и пасмурный, она запомнила навсегда. Зима, будто решив нанести внезапный удар, утопила виллу «Мерседес» в озере тумана, натекшего с опушки леса. Мерседес проснулась, когда первый тонкий свинцовый луч света царапнул окна ее спальни. Она заснула, прикорнув на кровати, так и не сняв бального платья. Мерседес распахнула окно, и морозная утренняя сырость облепила лицо. Густой туман плотным покровом заволакивал сад, по-змеиному расползаясь среди руин вчерашнего праздника. Горизонт закрывали черные тучи. Медленно надвигаясь, они, казалось, несли в своем чреве бурю.

Мерседес босиком выскочила из комнаты. Дом окутывало безмолвие. В полной темноте она промчалась по коридору, обогнув восточное крыло, и добежала до отцовской спальни. У дверей на посту не было ни Висенте, ни его подчиненных, хотя в последние годы постоянная охрана стала частью домашнего уклада – с тех пор как отец начал вести уединенную жизнь. Он всегда находился под защитой доверенных наемников, будто боялся, что враждебные силы проникнут сквозь стены и вонзят ему кинжал в спину. Мерседес не осмеливалась спросить о причине строгих мер безопасности. Но ей было достаточно того, что временами она заставала отца в прострации, с отсутствующим выражением лица и затравленным взглядом.

Мерседес открыла дверь спальни без стука. Постель осталась неразобранной. Бокал мансанильи, который горничная приносила каждый вечер и ставила на тумбочку около кровати дона Маурисио, был нетронут. Порой Мерседес задавалась вопросом, спит ли когда-нибудь отец или проводит ночи напролет в своем кабинете на верхушке башни, не смыкая глаз. В саду всполошились птицы, стайкой взмыв в небо. Их поведение насторожило Мерседес, она приблизилась к окну и заметила двух мужчин, спешивших к гаражам. Мерседес прижалась лицом к стеклу. Один мужчина остановился и повернулся, посмотрев в сторону башни, словно почувствовав взгляд девушки. Мерседес улыбнулась отцу, который безучастно смотрел на нее, бледный и постаревший, – таким она его не помнила.