– Дэнни Ву! Одной чертовой рации не хватает! Где ты там?

– Иду! – кричит он и рысцой выбегает из амбара на свет.

– Я помогу, – кричит вслед Син-Син. – Дай только переоденусь.

Дарко один за другим вытаскивает ножи из мишени, тщательно вытирает каждый о штанину и лишь потом укладывает на место, в аккуратные бархатные прорези.

А потом смотрит наверх, в нависшие над головой тени.

Ответственность за наши поступки.

Аминь.

Где-то там, наверху, в старом, уже слегка подгнившем сене, истлевающих полевых цветах и травах прошлого лета, покоится остывшее, закоченевшее тело Джимми. Вчера вечером Дарко всадил ему в голову две пули из пистолета с глушителем. Отверстия, оставленные этими пулями, уже подсохли, кровь запеклась. Глаза под тяжелыми веками закрылись навеки.

Мыши, набирающие жирка перед зимней спячкой, тихонько покусывают бутерброд с сыром в кармане куртки Джимми.

А когда бутерброд доеден, свежепокрашенная мишень Дарко уже накрепко приторочена к стене грузовика с реквизитом, а караван «Мистериума» движется навстречу длинной холодной ночи.

Не очень раннее утро под серыми небесами где-то в окрестностях Гейдельберга. В кармане у Дэнни громко пищит телефон Заморы. На экранчике отображается надпись «Получено сообщение». Открыв его, Дэнни читает имя отправителя: «Инсп. Рикар».

Дэнни проворно набирает ответ:

Следующие минут пять ничего не происходит, но потом телефон тренькает снова.

Рядом с Дэнни с головой ушла в свои мысли Син-Син, надвинувшая на уши большущие желтые наушники. Роза жарко беседует с кем-то по-итальянски по мобильнику и сопровождает каждое слово неистовой жестикуляцией. Даже Герцог – выбрав попутчиком Дэнни, пес свернулся у него в ногах – где-то далеко, затерялся во снах. Лапы у него подрагивают и подергиваются.

И пейзаж, и небо за окном зловещи. Группки сбившихся вместе ветряных турбин рубят в клочья густые тучи над головой. В тусклом свете мимо, по скоростной линии, проносятся легковушки, в основном «Ауди» и «БМВ». На обочине встрепанные вороны клюют останки какого-то сбитого животного. За полем и лесом вокруг шоссе торчат скелетообразные башни. Это для охоты, вспоминает Дэнни папино объяснение. Вот колонну обгоняет мотоцикл – и Дэнни машинально проверяет номерную табличку, как проверял номера всех мопедов, попадавшихся ему этим утром.

Нет, не тот.

Под Лейпцигом в ветровое стекло летят первые хлопья снега. Пока еще всего лишь несколько снежинок, да и те мгновенно тают, опустившись на нагретый капот, или же теряются на дороге. Но впереди, похоже, станет хуже. Роза включила дальний свет и, подавшись вперед, возится с навигатором, приделанным к вибрирующей приборной доске.

– Посмотрим, далеко ли еще. Ох, ну и устала же я! Спорить с моей мамочкой…

Она выбирает иконку «время до места назначения» – и Дэнни видит, как мигают, сменяя друг друга, цифры. Сейчас осталось чуть меньше четырех часов. Он быстро прикидывает в уме: двести тридцать четыре минуты – и они в Берлине. Будут ли их там поджидать «Сорок Девять»?

Роза бросает на него взгляд:

– Не переживай, bello. Вот увидишь, все будет хорошо.

– Инспектор Рикар говорит, нам надо соблюдать крайнюю осторожность.

– Вот что я тебе скажу – хочешь, снова раскину на тебя карты? Всегда неплохо иметь какую-то путеводную нить…

Перед мысленным взором Дэнни с прежней мучительной яркостью мелькают образы карт: Повешенный, Смерть в доспехах.

– Нет. Не сейчас.

– Не вини себя. Особенно после всего, что недавно произошло. Но может, у карт… у судьбы теперь припасено для тебя что-то получше?

– Даже знать не хочу!

Роза улыбается, проводит рукой по усталым глазам, вокруг которых размазалась тушь:

– Что ж, Дэнни, тогда я тебе сама предскажу. Что бы ни случилось, мы выиграем в берлинском цирке Золотой факел. Мы потрепаны и разбиты, но все еще остаемся «Мистериумом». «Мистериумом», возродившимся из пламени… – Она вздрагивает, осознав, как неудачно выбрала сравнение, и торопливо добавляет: – Словом, мы выиграем – и ты сможешь взять Золотой факел и показать его маме с папой. Отнести его к ним на могилы.

Дэнни стонет:

– Но они же все равно не узнают.

Син-Син сдвигает наушники на шею и прислушивается к разговору.

– Кто знает, – ломким голосом говорит Роза. – Меня воспитывали в традиционных понятиях: хорошие люди отправляются на небеса, плохие – в преисподнюю. Благословенный рай – чудовищный ад.

– Мама всегда говорила: «Мертвые мертвы». И только.

Роза фыркает:

– Мы же все равно не знаем – и знать не можем. Твой папа сказал бы, что самые глубокие тайны покоятся вне нашей досягаемости. И я с ним соглашусь. Не отбрасывай никакие варианты – это лучшая политика… Я до сих пор перед тем, как выходить на сцену, разговариваю со своим отцом. И подчас мне кажется, он меня слышит…

Дэнни оборачивается к Син-Син. С самого отъезда из Науди его неотвязно преследует одна мысль, один вопрос, который он очень хочет задать, но не знает, как подобрать правильные слова, выбрать правильную минуту.

– Ты пойдешь со мной? На могилы к папе и маме?

Син-Син прикусывает губу.

– Я хочу пойти туда сразу же, как доберемся до Берлина, – настаивает он. – Для меня это очень важно. И я очень хочу, чтобы и ты со мной пошла.

Син-Син надувает щеки.

– Пожалуйста, Син-Син, правда, мне кажется, тебе стоит…

Она вскидывает руку:

– Ну ладно, ладно, пойду. Ради тебя. Но не стану обещать, что буду вся такая кроткая и исполненная любви. Я хочу ее простить, правда. Но не могу. По крайней мере, пока! – Она ударяет по подлокотнику кулаком.

– Может, когда мы узнаем, почему так вышло, тебе станет легче, – предполагает Дэнни.