самую гущу собачьей стаи. Генри ужасно веселится, когда ворчание собак переходит в трусливый вой. Несколько взмахов крыльями – и Генри уже высоко над ними.

Я стараюсь держаться на той же высоте, что и он, и лететь с той же скоростью. Мы вместе долетаем до Лоскутного рифа, потом возвращаемся обратно, описываем широкие круги над островом. В мрачной вечерней темноте нам светят окна нашего дома. Мы играем, поднимаясь повыше, а потом резко падая вниз, гоняемся друг за другом, Генри радостно хохочет и визжит от восторга. Так обучал меня мой отец, и ничего лучшего мне не придумать.

– Не хлопай так часто крыльями, – напоминаю я Генри.- Пусть и воздух поработает на тебя. Смотри, как я…

Генри в точности повторяет мои движения, и это вызывает мое одобрение:

– Молодец!

Мысль об охоте и нарастающий голод подсказывают мне, что пора прекращать игру. Спустившись, мы влетаем в открытое окно. Генри с хохотом вваливается в комнату, кстати довольно сильно толкнув меня.

– А ты говорил – нельзя! – беззвучно упрекает он.

– Иногда можно, – отвечаю я, ласково ткнувшись носом ему в бок.

Несмотря на горячие протесты Генри, я настаиваю, чтобы он лег в постель до того, как я улечу на охоту. В обмен на такую жертву он хочет лечь спать в своем настоящем обличье, на сене. Я дожидаюсь, пока он заснет, и ухожу только после того, как он начинает дышать медленно и размеренно. Странная картина – маленький дракон, свернувшийся калачиком на сене, зажав в лапке розового игрушечного кролика.

Уже за полночь я снова поднимаюсь в воздух. Не хватает терпения лететь за добычей далеко. Дважды облетев остров, я отказываюсь от намерения отправиться к Багамам или Кубе. Кружить над Флоридским проливом в поисках плотов кубинских беженцев тоже не хочу. Будь проклята осторожность! Да здравствует скорая месть и легкая добыча!

Отец не одобрил бы мой план. «Богатые всегда слишком на виду. Оставь их в покое, – бывало, говорил он. – С бедными гораздо легче. До них никому нет дела».

Я знаю, что он прав, понимаю, что он отругал бы меня за подобное безрассудство, и все же… не могу позволить безнаказанно обижать своего ребенка. Отец поручил бы это дело Гомесу. Но мне хочется самому насладиться местью.

Кроме того, благодаря стараниям Артуро, мне известно, что риск минимальный. Доктор Син Миттелмен и его светловолосая подружка живут уединенно в большом доме на берегу канала, в фешенебельном районе Гейблз. Они редко ходят куда-нибудь развлекаться и часов в десять уже обычно бывают в своей спальне, как и большинство их богатых и пожилых соседей. Посуху в Гейблз въезд по пропускам, а на воде никакой патрульной службы нет.

Скользя над самой поверхностью, я пересекаю бухту и лечу над каналом. Уверен, что меня не обнаружат. Это район для богатых. Каждый дом охраняется. Вряд ли люди, чувствующие себя богатыми и защищенными, станут по вечерам нервно вглядываться в темноту.

Никто, кроме нескольких соседских собак, не реагирует на меня. Я лечу над водой, высматривая «сигарету» доктора Сина Миттелмена, и обнаруживаю ее в самом северном конце канала, дальше всего от бухты, там, где дома хотя и большие, но все же меньше других в этом районе. Приземлившись на нос «сигареты», я осматриваюсь. Если не считать шелеста листьев и плеска воды о борт лодки, ночь тихая. Никаких других звуков. Если бы не светящиеся в темноте окошки, можно было бы подумать, что местность безлюдна. Одно из светлых окон – во втором этаже дома Миттелмена. Просчитав шансы, прикидываю, нет ли какого-нибудь способа выманить доктора и его подругу наружу, чтобы покончить с ними без шума, не оставив следов насилия и крови, которые могут привлечь внимание полиции.

Наконец я пожимаю плечами и поднимаюсь в воздух. В конце концов, мы такие, какие есть.

Я врываюсь в окно. Осколки летят внутрь комнаты. Срабатывает сигнализация. Блондинка, которая в одних трусиках лежит на широченной кровати, истошно вопит. Миттелмен – лысый, с обвисшим животом, нависающим над плавками, орет «Господи!», суетливо роется в ящичке ночного столика, и выхватывает оттуда маленький автоматический пистолет.

Одного удара хвостом достаточно, чтобы нейтрализовать блондинку, пока не появилась охрана. Миттелмен пятится к стене, выпуская в меня пули одну за другой. Этот дурак никак не возьмет в толк, что они слишком маленького калибра и просто отскакивают от моей чешуи. Его наглость и тупость приводят меня в бешенство, и, схватив за горло, я волоку его к окну.

– Почему? – булькает он. – За что?

Если бы было время, я бы не поленился превратиться в человека и напомнить ему, как он напугал и ранил моего сына. Но времени нет. Когда, полузадушенный, он теряет сознание, я просто выбрасываю его в окно. То же самое проделываю с оглушенной женщиной, выпрыгиваю вслед за ними, взлетаю, подхватив их обмякшие тела, по одному – в каждой лапе. Через несколько секунд охрана уже звонит во входную дверь.

– Генри! – беззвучно зову я, пересекая бухту.

Миттелмен корчится и ругается в моих когтях. Блондинка так и не приходит в сознание.- Генри!

– Папа?

Чувствуется, что мальчик все еще сонный, но очень старается проснуться. Так и вижу его на сене, трущего глаза лапками.

– Через несколько минут буду дома.

– Я проголодался.

– Я тоже. У нас есть еда!

– Твоя добыча? Свежее мясо?

В желудке у меня урчит. Я осознаю, насколько голоден.

– Очень свежее… Встречай меня на галерее.

Уже вблизи от острова, Миттелмен начинает извиваться еще яростнее и вопит «отпусти меня!», пытаясь вырваться из моих когтей. Взмахнув несколько раз крыльями, я поднимаюсь выше, туда, где воздух холоднее, и там я отпускаю обоих пленников. Мне кажется, что Генри еще слишком мал, чтобы убивать, даже такого подлеца, как этот Миттелмен.

Миттелмен тонко визжит. Блондинка не издает ни звука. Нырнув вниз вслед за ними и пролетая мимо, чиркаю по горлу сначала одного, потом другую. Успеваю подхватить их тела до того, как они упадут в воду.

Не успеваю положить добычу на пол на галерее, как появляется Генри. Он подходит к трупам, вдыхает густой запах свежей крови, ждет, пока я первый откушу, и тоже принимается за еду. Его мордочка так близко от меня, что он еще успевает потереться об меня.

Запах между тем привлекает и собак, они лают и подвывают, ожидая объедков.

– Папа,- спрашивает Генри, не переставая есть,- а когда мне можно будет охотиться?

– Когда вырастешь.

– Но я уже вырос.

Я на секунду прерываю трапезу и ласково улыбаюсь ребенку:

– Недостаточно.

– А когда?

– Не торопись, – говорю я.

Выбрав кусочек, который должен понравиться Генри, подталкиваю его поближе и наблюдаю за сыном. Понюхав, он закрывает глаза и жует, издавая при этом звуки, напоминающие мурлыканье.