Я уже говорил выше, что командование с нашей стороны поставило подчиненным войскам задачу на 4 и 5 июля удержать занимаемые позиции, а там, где они были прорваны противником, – «восстановить прежнее положение». Последние слова я взял в кавычки, потому что они так часто повторяются в донесениях, рапортах и приказах, что стали уже как бы мысленным припевом в боевой песне тех дней. Характерные слова! Кажется, что этот небольшой кусочек земли представляет собой какое-то утерянное богатство, ради которого надо напрячь все силы. Думали ли так полководцы и командиры? Перечитывая еще и еще раз оценку военной значимости этого кусочка местности, я нахожу прямо противоположные суждения. Одни утверждают, что из-за болот на линии фронта были трудности с передвижением вдоль него, в то время как для противника из-за засухи болота не представляли серьезного препятствия. Другие жалуются, что большое количество кустарника перед фронтом сильно сужало поле обстрела, и противник мог незаметно подойти. Даже бедная Аута, именем которой некоторые полководцы окрестили все сражение, дождалась саркастической оценки одного из них. Генерал Енджеевский, командующий группой войск в центре, пишет: «Если на первый взгляд (по карте) речка Аута вызывала доверие как препятствие, то в действительности этот извилистый ручеек не представлял никакой оборонительной ценности». И только, может, единственный генерал Ледуховский, командир 11-й дивизии, не отзывается плохо об этом утраченном сокровище. Он четко и коротко доложил, что позиция была хорошая, ее можно было удержать. Но все в один голос, не исключая высшего командования, в том числе командующего 1-й армией генерала Зыгадловича и командующего фронтом генерала Шептицкого, утверждают, что позиция, на которой было принято сражение, была слишком растянута для наших сил и на такую ширину фронта имела слишком мало артиллерии. Возникает естественный вопрос: зачем в качестве главной цели почти двухдневных боев выдвигалось «восстановление прежнего положения»? Если эта позиция не была такой хорошей, то относительно легко можно было найти другую, хоть и не наилучшую, но имеющую те же или несколько другие недостатки, на которой можно было сражаться так же хорошо, а может, даже и лучше. Зачем так упираться на невыгодной позиции, притом настойчиво атакуемой превосходящими силами противника?

Когда говорят о позиции, за которую ведутся сражения, это неизбежно приводит каждого знакомого с историей войн к мысли о так называемой позиционной войне. Позицией называется тот или иной кусок земли, вследствие своего строения дающий обороняющимся большее или меньшее преимущество над атакующими. На протяжении определенного времени в истории войн военное искусство билось над поиском таких позиций на местности, на которых войска могли по возможности безопасно принять бой. Но опыт боевых действий опроверг подобные теоретические рассуждения, так как противник такие позиции обычно обходит, не имея никакого желания брать их с бою. А когда почти любой кусок земли стал оборудоваться окопом, позиции вообще утратили свое значение. И для наших командиров слово «позиция» было не пустым звуком, когда они ставили задачу войскам восстановить утраченные, хоть и плохие, по их мнению, позиции. Здесь дело было в другом, и если бы в приказе вместо абстрактного выражения «восстановить прежнее положение» было указано более конкретно «занять утраченную линию окопов», было бы все в порядке, так как, собственно, только за это и велся бой. Здесь играла роль не позиция, признанная, кстати, неудачной и которую легко можно было найти в другом месте, а длинная линия так или иначе построенных укреплений, отрытых окопов. Только тогда, когда мы таким образом представим себе цель сражения, оно приобретет стратегический смысл, вместо того чтобы быть суммой некоординированных боев без перспективной цели.

Я умышленно подчеркиваю разницу, которая должна существовать, по-моему, между позицией и окопом, между войной позиционной и окопной. Если позиционная война, как я ее определил выше, уже давно ушла в прошлое, то окопная война, продолжаясь долгие годы на больших пространствах во время европейской войны, приобрела не только широкую известность (ведь в ней принимали участие десятки миллионов людей), но успела своими специфическими особенностями обработать человеческие головы и души и даже создать специальный военный язык. В начале европейской войны, в 1914 году, понятие «окоп» относилось исключительно к области тактики, к методам, при помощи которых велся бой. Кроме винтовки каждый солдат нес с собой в бой лопатку как неотъемлемую часть своей экипировки. И приходилось ли ему обороняться от противника, или идти на него в наступление – везде он использовал лопатку как средство боя. В стремительных передвижениях и маневрах, которыми началась огромная четырехлетняя война, окоп применялся везде, в наступлении и обороне, но нигде он не указывался в качестве цели сражений или операций и никогда не вторгался в область стратегии, которая как раз и ставила такие цели. Иногда благодаря своей силе, оборонной силе, окоп приобретал значение позиции. Когда-то этим термином определялись особые участки местности, по своей природе имеющие оборонительные свойства; но и тогда он был только эпизодом в ожесточенном единоборстве миллионных армий, которые вплоть до конца 1914 года не хотели отказываться от главного фактора победы – движения.

Только в следующем, 1915 году на полях Франции и Бельгии оба противника застыли без движения, остановленные друг против друга. И здесь окоп, как непреодолимая преграда, вопреки главному фактору победы – маневру и движению – победоносно прорвался из тактики в область стратегии.

Как гордый победитель, он начал жиреть, почивать в роскоши и, как Молох, требовать от воюющих сторон все новых и новых жертв. Линии окопов стали наращиваться одна за другой, создавались целые лабиринты, и новичок, попадавший в них, оказывался как в незнакомом городе, где без плана, указателей названий улиц и непрерывных расспросов можно было заблудиться. Окоп потребовал жертву у повседневной жизни людей. Солдаты устроили здесь свои квартиры, а бесконечный людской труд пытался превратить это необычное место в квартиру удобную, пригодную и для работы, и для отдыха. По требованию нового фетиша войны в его победоносную боевую колесницу впряглось все, чем располагала воюющая страна. Не какой-нибудь пехотинец-инженер применял здесь свои технические знания, а многочисленные заводы и фабрики поставляли огромное количество строительных материалов, которые окоп с удовольствием поглощал. Как в большом городе, во все стороны разбегались провода, соединяющие между собой командиров и штабы, склады и хранилища, госпитали и конюшни. Окоп жирел, с каждым месяцем наращивал свою мощь, планомерно и настойчиво разрушая силу прежнего военного победителя – маневр и движение. В ходе этой войны за окопы у солдат и командиров выработалась особая психология. Психология, связанная, во-первых, с военным строительством особого характера, строительством, поглощающим массу строительного материала, и, во-вторых, с монотонностью большей части боевой работы находящихся здесь войск, как это всегда бывает при сосредоточении большого количества людей в тесном пространстве для сотрудничества ради одной, общей цели. Тогда с ожесточением сражались за кусочек окопного лабиринта, победой считался захват полкилометра этой новой, незнакомой преграды. Эти победы окупались многочисленными человеческими жертвами и еще большими потерями драгоценного военного материала. И именно тогда, в период окопной войны, которая свела почти на нет движение и маневр, стратегия начала ставить войскам в бою более близкие, нежели раньше, цели. В таких условиях «восстановление прежнего положения» означало отбить у противника занятые им окопы и тем самым вернуть себе утерянное богатство.