И вот тут Людочка — между прочим, и совсем она не старая — ей тогда вообще было лет сорок пять, а выглядит она еще моложе, очень миловидная, интеллигентная, театровед, научный сотрудник, общается она и с режиссерами самыми лучшими, и с актерами, и вообще с элитой, вдруг так элегантно рассмеялась и сказала:

— Конечно же я вам завидую! Кто же споет так, как вы?

И тут Людочка как запоет, явно имитируя и голос, и манеру этой певички, встала в какую-то характерную эстрадную позу, заработала бедрами и локтями: «Терзай меня, ласкай меня средь ночи и средь дня!» И хотя у Марины Павловны никогда не было случая ознакомиться с вокальным дарованием оригинала, но пародия Людочки была настолько красноречива, что все — и сам судья, сделавший ей потом замечание о неподобающем поведении в суде, и даже адвокат ответчицы, — дружно улыбнулись, настолько здесь обнажились и бездарность, и вульгарность, и пошлость, и безосновательность подозрений дивы шоу-бизнеса в отношении ее обаятельной и остроумной соседки. Нет, ну как можно такому дарованию в кавычках завидовать? Вот Людочка — это уж точно зарытый пародийный талант!

В общем, что говорить, Людочка была прелесть. Именно потому, что она такая милая хорошая женщина, у нее, надо полагать, и не было долгое время друга. Ну, она не хищница! В ней есть и скромность, и достоинство — не будет она вешаться на шею. Но — слава богу — Костик этот появился. Интеллигентный, образованный, музыковед. Глаза красивые — разрез такой необычный, интересный. Заходит к ней почти каждый день, благо их институт искусствознания в соседнем переулке.

Но — возраст: Костику лет тридцать шесть, не больше. А Людочке уже под пятьдесят. С другой стороны — Костик уже лысеет понемногу. А Людочка — ничего, еще держится, выглядит очень хорошо. Следит за собой. Всегда подтянутая, элегантная, моложавая…

А Тату уж точно ей прописывать незачем. Ну закрепится Тата в Москве, освоится, замуж выйдет, так Людочка ей станет мешать, и она начнет каждый день думать: умри, умри, тогда квартира мне достанется. Как жить-то, когда тебе такие пожелания, такие флюиды? Нет, надо избавляться от этой Таты. Да и потом у Людочки есть сын. Пусть он в Америке и возвращаться не собирается, и прекрасно зарабатывает, и ему эта квартира — так только, чаевые на каком-нибудь курорте раздать, а все равно…

А кроме того — она еще и сама замуж выйдет. А у Костика квартирка маленькая, в Медведкове. Марина Павловна там была — за каким-то музыкальным журналом к нему ездила, все он забывал захватить его, занести ей, так она сказала: тогда я сама заеду. А что — если у ее мужа теперь есть шофер. И приехала. А у него там — бедность, убожество, из единственной комнаты дверь прямо в сортир ведет. Не повернуться. Так пускай тогда Тата к нему переселяется, а Костик сюда, к Людочке.

Марина Павловна даже повеселела — вот как хорошо она все придумала, устроила! Взяла подарок — коробку конфет, бутылку коньяка — этих бутылок у них с Бусей полный бар: аспиранты дарят, а выпивать некому, взяла альманах со своей статьей об Антоне Павловиче и спустилась вниз.

За накрытым столом уже сидели Костик, Тата и какая-то пожилая семейная пара. Марина Павловна так поняла, что они врачи, что-то связано то ли с психиатрией, то ли с психоанализом. Потому что, когда Марина Павловна уселась на стол, их разговор возобновился:

— Сколько бы ни бились психология с психиатрией, а они все равно без оккультных познаний и специальных практик обречены оставаться на грани лженауки, — печально заключил Гость. — По большому счету, человек в своей целостности непознаваем, необъясним и непредсказуем. Это — иррациональная бездна.

— Ну почему же, — возразила ему Марина Павловна. — Существуют же определенные психологические законы, известные поведенческие мотивировки, типы характеров. Это даже очень хорошо разработано.

— Беда в том, что человек не может адекватно познать самого себя — куда же ему стремиться познавать других собратьев по разуму? Известно, что только два процента нашего мозга задействовано в работе сознания. Все остальное — это неизведанные океанические глубины, это целые хаотические миры бессознательного. Что там в них зреет, какая там жизнь бурлит, какие зияют темные пропасти и ущелья, битком набитые бог весть чем, — этого никакой наукой определить невозможно. Да и с сознанием тоже не все в порядке. Оно…

— Не вижу поводов для такого пессимизма, — прервала его Марина Павловна. — Уверяю вас, человек достаточно уже изучен, ничего в нем нет такого, чего бы еще не бывало… Да возьмите хотя бы литературу — она только и делает, что занимается анализом души. Писатели очень тонкие психологи…

— Да, согласен с вами. Но в их книгах мы скорее найдем их собственный анамнез, нежели картину жизни чужой души. Видите, даже наш сознательный взгляд сильно искажен, затуманен нашим бессознательным: мы видим и людей, и обстоятельства как бы сквозь инородную среду, сквозь дымку. Ну, представьте — предмет в воде: вам кажется, что он здесь, где, скажем, эта тарелка, а он вон там, где вот этот бокал.

И Гость красноречиво тыкнул пальцем сначала туда, потом сюда.

— Короче, мы повсюду видим только свое, не узнавая его. Потому что бессознательное для нас воплощается в объектах. И вот то, что мы узнаем о внешнем, объективированном, на самом деле является нашей личной, субъективной принадлежностью. Ну, это элементарный закон проекции.

Видя, как Марина Павловна пытается вклиниться со своими аргументами, он решил сменить тему:

— Выпьем за именинницу!

— Нет, но позвольте, я не понимаю, к чему вы это ведете? — спросила Марина Павловна, когда осушили рюмки.

— К тому, что человек не может сам над собой властвовать. Он ослеплен своим иррациональным, непредсказуем сам для себя, с каждым из нас может произойти все, что угодно: мы можем убить, мы можем ограбить, удариться в деторастление, — столько в нас сидит неподконтрольного зла… Человек — увы! — тотально несвободен, — заключил он.

Марина Павловна вдруг поняла, кого он ей напоминает — с этой острой черной бородкой, непокорными — тоже черными — несмотря на общий пожилой облик — волосами: Мефистофеля.

— Разговор начался, кажется, с демократии, со свободы, равенства, братства, а перешел на такие высокие материи, — улыбнулся Костик.

— Да, я враг демократии, — улыбнулся Гость. — Надеюсь, теперь вы поняли почему. Человека надо удерживать, обуздывать, привязывать, приковывать, припаивать валерьянкой, подавлять, душить его порывы, он должен быть связан по рукам и ногам запретами, жесточайшими табу, а не то он все сметет на своем пути. Ему необходимы жесткие духовные практики, предельно узкие пути, короче — ему необходим Господин и Хозяин, а не то он растечется и все затопит собой.

— Ну, смотря кого надо связывать, — вздохнула Марина Павловна. — Вот меня — чего меня удерживать? Что я такого могу совершить? Разве что диссертацию допишу! Зачем мне этот аппарат подавления? Вот я сама себе и госпожа, и хозяйка.

Она оправила жабо на красной кофточке, и рыбкин красный каменный глазок уставился прямо на Гостя.