Коля сидел молча с совершенно убитым видом.

— Смотрите-ка, инспектор! — хмыкнул Гаврюшин. — Совсем приуныл наш молодой человек. В библиотеке работать не любите?

Коля помотал головой.

— А! Я понял! — воскликнул Гаврюшин. — Он вам завидует! Может, уступите ему разговор с красавицей?

— Н-нет… — пробормотал Мышкин, страдая. — Не могу… С этой книжкой… я бы хотел сам разобраться. Хотите, сделаем так… Вы где-нибудь посидите, поблизости. Если выяснится, что Агния Козлову не знает, я вам позвоню, и вы ее, например, проводите… Ну а если знает — тогда вы ее еще увидите.

— Ну вы даете, инспектор! — восхитился Гаврюшин. — Вот это гуманизм! А подшивки кто будет просматривать?

— Да он же и будет. Начнет, по крайней мере. За последнюю неделю есть у нас в библиотеке. И пожалуйста, Коля, смотрите внимательно. Все, что связано с Дерюгиным… Попробуем пока так.

— Вот и ладно, — вполголоса заметил Гаврюшин, когда Коля, извинившись, на минуту отлучился. — Ребенок при деле, не будет путаться под ногами. Заодно поучится работать с прессой.

— Да нет, — нехотя пробормотал Мышкин. — Он мне не мешает. Я думаю — вдруг он правда что-то найдет…

— А вы не думаете… — начал было Гаврюшин, но тут вернулся Коля, и он на ходу перестроился. — Вы не думаете, что нам пора?

— Еще как пора! — отозвался Мышкин. — Надо ходить в самообслуживание. А то что это? Как древние римляне. Получается разврат.

Они расплатились, оделись и, упрятав носы в воротники, побежали через дорогу к своему зданию. Там они распрощались и разошлись в разные стороны. Мышкин зашел к себе в кабинет, позвонил по телефону, полученному от Коли, услышал мужской голос, сообщивший, что Агния будет часа через два, не раньше, собрал кое-какие бумажки, спустился во двор, с огромным трудом отчистил лобовое стекло и отправился к месту следующего назначения.

Домработница Наташа оказалась худенькой, чуть угловатой блондинкой лет двадцати пяти, довольно хорошенькой, с большими голубыми глазами и на редкость подвижным, изменчивым личиком. Открыв Мышкину дверь, она широко и приветливо улыбнулась, но явно тут же спохватилась, что он все-таки не просто гость и что причина его визита совсем не радостная. Веселое гостеприимство моментально сменилось грустью, а в следующее мгновение на нежном личике изобразилась готовность «помочь чем могу».

Мышкин с любопытством следил за всеми этими метаморфозами. Следующим по очереди оказалось выражение какого-то не вполне понятного Мышкину беспокойства, почему-то сопровождавшегося взглядом на его, Мышкина, ноги. Только увидев светло-серое ковровое покрытие в гостиной, он сообразил, в чем дело. Она явно хотела и не решалась попросить его надеть тапочки.

«Должно быть, ей это кажется чем-то вроде оскорбления величества», — усмехнулся про себя Мышкин и вежливо поинтересовался, не найдется ли у Наташи запасных тапочек.

— Снег, — пояснил он. — Боюсь, будет грязно.

Наташа немедленно заулыбалась, потом снова спохватилась и посерьезнела — и так далее.

Они устроились за столом в гостиной. Наташа поставила на стол вазочку с печеньем, на которое Мышкин после ресторана смотреть не мог, и села, приготовившись слушать и отвечать. А на Мышкина вдруг «нашло». У него было странное свойство, плохо совмещавшееся с его профессией, — он уставал от людей и разговоров. Многие его коллеги наверняка удивились бы такой постановке вопроса — как раз умение вести «разговоры» считалось чуть ли не самой сильной его стороной, и вполне заслуженно: именно «разговоры» несколько раз приводили его к совершенно неожиданным выводам и правильным решениям. Он прекрасно отдавал себе в этом отчет и все-таки временами испытывал ужасную апатию и физическую невозможность ворочать языком. Пауза затягивалась. Наташа начинала смотреть удивленно. Мышкин поймал ее взгляд и опомнился, сердито сказав сам себе, что нечего было обжираться.

— Ну что ж, Наташа… — начал он и улыбнулся, автоматически стараясь расположить ее к себе. — Начнем… Антон Дерюгин сказал, что вы общались с Катей Козловой. Мне бы хотелось, чтобы вы мне о ней рассказали.

— Я расскажу, — заторопилась Наташа. — Но только… понимаете, я ведь ничего про это не знаю.

«Про это», безусловно, означало «про убийство». Интонация, с которой это было сказано, как и особенный блеск глаз, не оставляли ни малейших сомнений.

— А я пока об этом и не спрашиваю, — пояснил Мышкин. — Просто расскажите, какая она была, как вы с ней общались…

— Н-ну, какая… не знаю… Трудно так рассказать… Она была… красивая. Вот! Это — во-первых. Очень красивая. Мужики прямо с ума сходили. Веселая. Хотя…

— Что «хотя»?

— Не знаю, как сказать, вот ей-богу, не знаю… Веселая, но какая-то заводная… нет не заводная, а заведенная… как будто на взводе, что ли… Вот чудеса какие! Я ведь знаю, о чем я, а сказать не могу! Как это?

«Похоже, она впервые сталкивается с такой проблемой», — подумал Мышкин.

— Это понятно. — Он ободряюще улыбнулся. — Бывают вещи, которые трудно выразить…

— Ну вот! Я же и говорю. Может, нервная? Копытом все время била, как лошадь. Истерику могла устроить. Даже мне. Но это редко. Я ей чуть что: «Кончай, говорю, Катя, а то сейчас уйду и больше не буду тебя причесывать!» — ну, она и успокаивалась. Помогало. Антону она жару давала.

— Они часто ссорились?

— Нет! Как раз редко. Во-первых, Антон обычно не обижался или виду не подавал, а только ее успокаивал: «Да ладно тебе, Катюха», «не волнуйся», то да се… А во-вторых, она ведь тоже не то чтобы каждый день… Так, случалось… Ну вот… какая еще?..

— Добрая?

— Добрая? Н-нет, не особенно… но и не злая. Нормальная.

— О чем вы с ней обычно разговаривали, если не секрет?

— Какой секрет! Да вы сами понимаете. О чем разговаривают… О тряпках, например… ну и потом… о любви.

— Как вам кажется, она любила Дерюгина?

— Да кто ж ее знает! — расстроенно воскликнула Наташа. — Мне-то казалось: да, любит, но ведь она от него ушла, вы же знаете… — Девушка вопросительно посмотрела на Мышкина.

Он кивнул.

— Ну вот… Но что я вам скажу точно, — Наташа внезапно оживилась, — так это, что он ее любил. Уж если кто кого любил, так это он ее. Даже не просто любил… это уже не любовь, а что-то… Он на ней помешался, понимаете?

Мышкин снова кивнул.

— Когда она мне позвонила сказать, чтобы я приходила не туда, к Антону, а к ней на квартиру, я прямо обалдела и сразу же про Антона подумала, как он там один и как он это переживет. И даже — как бы он с собой чего не сделал… Но обошлось. По-моему, он ей до конца так и не поверил — ну вот что она правда ушла. Думал — так, покапризничает и вернется… Приходил к ней все время…