Благоразумие. Мне хотелось думать, что так сказалось благоразумие.

— Правил немного: под категорическим запретом находятся нарушение установленного администрацией распорядка, воровство, драки и любая, подчёркиваю — абсолютно любая, политическая агитация. Все замеченные в данных проступках понесут самое суровое наказание!

Благоразумными среди нас оказались не все. Кое-кому не хватило ума проникнуться серьёзностью момента и промолчать.

— И что нам сделают? — ухмыльнулся крестьянской внешности бугай, высоченный и широкоплечий, с натруженными руками. — Мы — сверхлюди!

Комендант брезгливо дёрнул плечом, и громилу сшибло с ног, протащило по крашеным доскам пола в конец помещения и хорошенько шибануло о стену. Там он и остался лежать. Вроде бы — живой.

Проделано всё оказалось столь виртуозно, что выброс силы не только не зацепил никого из соседей бедолаги, мы его даже и не почувствовали вовсе. Я — так уж точно. А значит, не смог бы и защититься. И осознание этого факта заставило замереть на месте подобно соляному столбу.

Как видно, к аналогичному выводу пришли и остальные, в казарме воцарилась полнейшая тишина. Никто и с ноги на ногу не переминался, а уж о своих конституционных правах, наверное, даже слишком громко подумать боялись.

— Вы не сверхлюди! — объявил нам комендант. — Вы даже не личинки сверхлюдей, иначе не оказались бы здесь! Вы просто — личинки! — Он заложил руки за спину и прошёлся по проходу, внимательно изучая остолбеневших людей. Передо мной задержался, но ничего не сказал, почти сразу двинулся дальше. — До обретения полного контроля над сверхэнергией трёхмесячный перерыв в посещениях Эпицентра с гарантией сводит способности к нулю без какой-либо возможности их реанимировать! Трёхмесячный арест — и вы снова никто!

Дойдя до конца помещения комендант с презрением глянул на неподвижное тело, развернулся и пошёл обратно.

— И вот ещё что! Любое применение сверхспособностей во время нахождения в распределительном центре карается не менее строго, чем вышеперечисленные проступки!

Тут не выдержал молодой человек в форме какого-то провинциального лицея.

— Господин комендант… — Он поднял руку, будто находился на уроке, заметил, как переменился в лице окликнутый им мужчина, и спешно поправился: — Ваше благородие, разрешите обратиться! — Дождался благосклонного кивка и выпалил: — А если способности проявятся непроизвольно? Без всякого умысла? Что тогда?

— Всякое использование сверхспособностей будет признано умышленным! — последовал жёсткий ответ. — Начиная с сегодняшнего дня и до отбытия, станете принимать препараты, временно подавляющие возможность оперирования сверхэнергией. Принимать их или нет — личное дело каждого. О последствиях вы предупреждены.

На этом инструктаж и завершился. Когда комендант покинул казарму, дневальный дал команду разойтись и дважды дунул в медный свисток. Почти сразу прибежали санитары с носилками, погрузили на них так и не очнувшегося бедолагу и уволокли его в медчасть.

Следом принесли воду и пилюли, начали выдавать под роспись. Никто от них не отказался, в том числе и я. Поколебался немного, правда, стоит ли глотать непонятную химию, но в итоге решил проявить благоразумие. Пусть лунатизмом отродясь не страдал, только мало ли как нервотрёпка скажется? Долбану кого-нибудь во сне молнией — и что тогда?

Проглотил синюю горошину, запил глотком воды, разделся и забрался в кровать. Почему-то подумалось, что с зачисленными в учебные заведения абитуриентами обращаются совсем иначе. С этой мыслью и уснул.

Говорят, утро вечера мудренее, а вот меня после пробуждения ещё долго не оставляла сонливость, да ещё во рту стоял мерзкий привкус чего-то горько-лимонно-медикаментозного. Вне всякого сомнения, так проявлялись побочные эффекты принятого на ночь препарата, и я понадеялся, что больше в распределительном центре мне ночевать не придётся.

Соседи выглядели ничуть не лучше, многие зевали, кого-то дневальному и вовсе пришлось расталкивать и сгонять с кроватей, а потом чуть ли не волоком волочь в уборную. Умывание холодной водой разогнало туман в голове и придало бодрости, утро перестало казаться унылым, а перспективы безрадостными. В конце концов, своего я добился — инициацию прошёл, дальше будет проще.

Гимназистская форма выглядела мятой и пыльной, но заменить её было нечем, оделся. Когда оправлял гимнастёрку, пальцы наткнулись на значок февральского союза молодёжи, и сразу вспомнились слова коменданта о запрете любой политической агитации.

Не потому ли он замедлил шаг, проходя вдоль строя? Да и глянул тогда как-то совсем недобро.

Снимать символ нашей организации не хотелось, это казалось чем-то постыдным, чуть ли не предательством идеалов. От одной только мысли, что повстречаюсь без него с Ингой, огнём загорелись щёки, но благоразумие оказалось сильнее стыда. Значок я снял. Просто не убрал в мешок, а прицепил к внутренней стороне клапана нагрудного кармана.

Вроде как просто замаскировался, а не принципами поступился.

Что заставило так поступить: страх или всё же благоразумие, не смог бы ответить даже самому себе. После вчерашней выходки коменданта грань между этими понятиями сделалась для меня чрезвычайно тонка.

Перед завтраком всех обитателей распределительного центра выстроили на плацу, набралось нас под две сотни. Больше всего оказалось крестьян, но их численное превосходство не было подавляющим: хватало и выходцев из рабочего класса, детей мещан и разночинцев. Наособицу небольшими компаниями сгруппировались смуглые черноволосые иноверцы, отпрыски торгашей и пограничного служивого люда. Девушки тоже стояли отдельно, они составляли никак не меньше трети от общего количества собравшихся.

— Смирно! — крик заставил выпрямиться и замолчать, но никто по струнке тянуться не стал, разве что несколько подхалимом из первых рядов.

Появился комендант. Он прошёлся по плацу, помахивая тросточкой, и лучи солнца заиграли на гранях хрустального навершия её рукояти. Никаких претензий к внешнему виду собравшихся высказано не было, нас будто сочли недостойными разноса, хоть поводов для него, судя по презрительно кривящимся губам «их благородия», имелось превеликое множество.

— Сегодня в полдень состоится вводная лекция, после начнётся ваше распределение по учебным и… прочим заведениям! — объявил комендант, сделав в конце фразы столь многозначительную паузу, что у меня засосало под ложечкой. — На завтрак шагом марш!

Несмотря на команду, выдержать подобие строя не получилось даже близко, но хоть не ломанулись к столовой неуправляемой толпой, а выдвинулись отрядами. У входа пришлось дожидаться своей очереди, зато обошлось без толчеи внутри.

Завтрак обилием отнюдь не поразил: стакан компота, ломоть вчерашнего хлеба, кубик масла, варёное яйцо. Всё.

Кто-то начал возмущаться, но его сразу урезонил паренёк из заехавших сюда на день раньше — как оказалось нормально кормят уже после зарядки. И точно: по окончанию завтрака нам велели бежать в казарму, раздеваться до трусов и возвращаться на плац.