чем было раньше. Но и уезжать куда-то в неизвестность в суровую в здешних краях зиму тоже не хотелось. Остался до весны. Так что гулять по гостям особо было некуда, да и не хотелось. Ходил на охоту как и в прошлые годы, но уже другой дорогой, более длинной и в обход нашего распадка, только чтобы не проходить мимо нашего бывшего дома. Почему-то тоже не хотелось на него даже смотреть. Он стал совсем для меня чужим, как будто бы он, в который и я вложил немалую часть своего мальчишеского труда, изменил мне. Ходил в основном в кино, читал «Роман-газету», которую родители по-прежнему выписывали, – почта приносила каждый месяц два номера с новыми повестями и романами, в основном хороших советских писателей. Пытался и сам писать – делал наброски, небольшие миниатюры. Так родилась одна из них – «Два солнца», которую потом с двумя другими напечатал «Тихоокеанский комсомолец». Но до этого памятного события надо было ещё дожить.

Какое-то разнообразие внесла сестра отца Татьяна, Иванькова по мужу. Она приехала совсем неожиданно из далёкого от нас Омска, без предварительного предупреждения. Никогда не бывая в наших местах, эта отважная сибирячка отправилась в дремучее дальневосточье, куда не только поезда, но даже автобусы не ходят, ориентируясь только по скупому адресу с конверта отцовского письма. И свалилась на нас как ком снега с ёлки с большим чемоданом в руках, плотно набитым добротной копчёной колбасой. Оказывается, она работала там в охране на мясокомбинате и на проходной обязана была трясти работников, уходящих домой с припрятанной колбасой. До этой «хлебной», то бишь колбасной, должности она долгие годы трудилась в цехах мясокомбината, сама умудрялась проносить через проходную утаенный деликатес. Так что укрыть от её глаз другим несунам колбасу или копчёные свиные рёбрышки уж никак не удавалось, поэтому, хочешь, не хочешь а делиться с бдительной охранницей невольно надо было, чтоб и домой хоть часть принести. Моя весёлая тётушка в красках расписывала все эти свои щадящие реквизиции, нисколько не заморачиваясь в законности или справедливости их осуществления. Видно, у переживших войну взрослых людей были совсем иные понятия о моральных нормах.

От тёти Тани я узнал, что у меня есть двоюродный брат – её сын Толя Иваньков, примерно моего возраста. Он уже отслужил в армии танкистом, вернулся к родителям в Омск, женился на немке-сибирячке очень даже симпатичной на фото, работает. Только вот беда: пьёт неумеренно.

– Как придёт домой в крепком подпитии, так и кричит: «Мама! Мама!» – с тёплой слезинкой в голосе рассказывала тётя. И лезет целоваться со мной…

Подумалось тогда: может, и мне уже пора жениться? Я ведь тоже выпиваю, и порой довольно крепко. Только вот не лезу к родителям с поцелуями и всуе слово «мама» не произношу, особенно в пьяном виде. Как-то перед самой мамой неудобно даже. Да и нет здесь в ближайшей округе подходящей девчонки, пусть и немки, на крайний случай, – вот незадача какая…

Вот так поиздеваешься над самим собой, и как-то сразу немного веселее становится на душе. Даже если на улице дождь нудный и грязь непролазная, или метель колючая метёт.

Мои родители постоянно выписывали несколько газет, среди них чаще всего были «Правда», приморское «Красное знамя» и «Советская Россия» – чуть ли не с первых номеров как она стала выходить. Однажды в одной из столичных, видимо, газет, где речь шла о Новосибирском строительном институте и его гидротехническом факультете, прочитал такие строки и дословно вписал их в свой дневник:

«Удовлетворённым вышел из деканата, где шло распределение, отличник Василий Тихоненко. Просьбу его удовлетворили – направили работать в Приморский край…»

И сразу вспомнился этот мой одноклассник – мы с ним учились с шестого по восьмой класс в Лесозаводске: всегда аккуратный, чистенький, ухоженный. Сидел он на первой парте и был тоже отличник и активист, всегда первым тянул руку на вопрос учителя. Но почему-то меня, всегда тоже в чистых, но застиранных рубашках, в восьмом классе избрали классным комсоргом, а не его, всегда такого правильного, хотя я в тот момент даже и не был ещё комсомольцем. Карма такая, как сказал бы сегодня несравненный Армагедоныч – мой любимый в последнее время учёный и публицист, специалист по странам Востока, ближнего и не очень, и вообще поразительный умница и неистощимый виртуоз яркого слова в любой полемике Евгений Янович Сатановский, книги которого всегда стоят на самых ближних ко мне полках в моём сегодняшнем московском жилище.

Нет, не стал я завидовать моему бывшему однокласснику, который когда-то давал мне почитать хорошие книжки: у него уже тогда была хорошая личная библиотека, а у меня всего две-три книжки на этажерке, но зато самые любимые и прочитанные по нескольку раз. Просто принял эту информацию к сведению, подумав, что у меня ещё все впереди, и оно, ожидаемое, непременно исполнится. Только не знал я ещё тогда, к великому своему сожалению, что же это оно на самом деле такое и каким же будет конкретно…

Между тем:

Сегодня, 12 декабря 2015 года, в День Конституции Российской Федерации, мой внук Георгий Синдяев, восьми лет отроду, стал чемпионом города Дмитров по плаванию в своей возрастной категории…

Вечером мы собрались за праздничным столом – приехали Власовы, подруга Азата Ирина с сыном Алёшей, друг Андрея, бывший генерал Алексей Фёдорович. Не было только моей Ирины Васильевны – она ходила в Москве на лекции Сергея Сергеевича Коновалова. А вместо неё занималась с дядей Фёдором мама Тани Черныш Зоя Александровна.

Посидели на редкость хорошо. Папа Андрей сказал тост в честь чемпиона, и все дружно прокричали «ура!». Наш Гоша сиял ярче своей медали. Но тут я ему подпортил настроение и по совету Ирины Васильевны после телефонного разговора с ней попросил тоже слова. Я сказал:

– Гоша, ты сегодня имеешь полное право спать со своей «золотой» медалью, как и обещал. Но! Тебе помогали её завоевать твои папа, мама, бабушка и я, твой дед, который каждое утро тебе готовит завтрак. А это значит, что с завтрашнего дня с твоей медалью будем спать мы все по очереди. Договорились?

Егорий, конечно, несколько стушевался от такого нахального дедова предложения и даже опрокинул в волнении свой стакан с соком на стол. Но тут все снова прокричали дружное «Ура!», а мама побежала на кухню за полотенцем, чтобы промокнуть пролитое на столе.

Мы пили в этот вечер принесённую Алексеем Фёдоровичем венгерскую водку-палёнку, настоянную на груше (хорошая мягкая водка). А когда ей пришёл кирдык, я принёс из бара-холодильника недопитую бутылку-штоф французской 58-градусной водки