«Как странно бы это ни звучало, но я почти молюсь о том, чтобы в кабинете действительно занялся пожар!»

Она обернулась к окну.

«Зачем, зачем я это вот сейчас сделала? Для чего мне было оборачиваться? Мне нужно было просто шагнуть за край стены!» Она увидела, как из окна по пояс высунулась мужская фигура. Ее ясно освещал лунный свет, и Гали видела, как голова разворачивается сначала в одну сторону – противоположную от нее, тщательно осматривая все доступное взгляду, и как медленно она разворачивается в ее, Гали, сторону.

«Только не это! Только не это!» Девушка перенесла одну ногу за угол, уперлась в выступ, а левой рукой попыталась нашарить надежный стебель плюща, чтобы, прицепившись к нему, еще не видимому ею на другой стороне, шагнуть за край. И тут она услышала, как ей вслед несется крик:

– Там что-то блестит!

Инстинктивно обернувшись на звук, она увидела то, чего в принципе быть никак не могло.

Легко соскочив с окна на парапет, по направлению к ней довольно быстро бежал тот самый высовывавшийся ранее из окна мужчина.

Он действительно бежал, плащ за его спиной хлопал по каменной кладке, сбивая с побегов плюща жесткие треугольные листочки.

Потом, вспоминая свое невероятное бегство, Гали пыталась понять, почему она пошла по карнизу именно в ту сторону. Если бы она выбрала путь к противоположному углу замка, ведущему в южное крыло, которое, к слову сказать, к окну кабинета располагалось значительно ближе, ее бы неминуемо настиг преследователь, или бы она попросту сорвалась, разбившись о мощенную брусчаткой площадь. И в том и в другом случае история повернулась бы иначе.

Но Гали начала двигаться по стене в ту сторону, откуда пришла, и угол, за который она завернула, начинал стену заднего двора замка. Там, разумеется, не было брусчатки. Обширная земляная насыпь, на которой размещались, как и на любом другом заднем дворе, многочисленные хозяйственные постройки, включая обширное двухъярусное помещение конюшни.

Сердце, казалось, стучало где-то за пределами тела Гали, сотрясая всю ее своим биением уже извне. За движением рук и ног она уже не следила – они безостановочно и очень быстро двигались, вновь и вновь повторяя одни и те же движения.

«Наверное, вот это состояние то самое, что называют в прочитанных мною столь любимых романах состоянием паники. Я совершенно ничего не соображаю – просто до смерти напугана. Очень пусто и невыносимо страшно. Что ж, похоже, и дальше мне придется поступать в лучших традициях новелл…»

Гали находилась прямо над крышей конюшни, примыкающей одной стеной к замку, когда из-за угла появилась фигура в развевающемся плаще. Его полы хлестнули по стене перед мужчиной – он резко остановился, и плащ обвил его ноги и плечи. На хорошо освещенном луной лице появилось ошарашенное выражение. Шпионов, взбирающихся в любое время суток по сколь угодно высоким стенам, Халкид повидал немало. Но чтобы при этом в волосах было полным-полно драгоценных камней?

А диадема при лунном свете сверкала так, что в ее баснословной стоимости сомневаться не приходилось. Особенно человеку, выросшему среди помпезной роскоши в обществе потомственной аристократии. Родословная Халкида очень глубоко уходила своими корнями в смутные времена полузабытых мифов и легенд.

В искаженном испугом лице юной шпионки он не узнал княжны, хотя та стояла от него всего в нескольких метрах. Но колыхнувшееся смутное воспоминание вызвало секундную задержку в его стремительном движении. Он ухватился правой рукой за стебли, едва не потеряв равновесие. Подтянул все тело по направлению к девушке, внимательно вглядываясь в обращенное к нему лицо. Ногти противно царапнули по камню.

«Я где-то видел ее раньше…» – Халкид отогнал мысль, сейчас главное было удержаться от падения и добраться до нее быстрее, чем…

Гали видела, как мужчина наклоняется вперед, вытягивает руку в ее направлении. Как скользит по серым в ночи камням и листьям, заслоняя лунный свет, его тень. Толчки ее сердца отмеряли сантиметры приближения к ней черноты.

Еще несколько шагов, ее неуверенных приставных шагов, против его – почти прыжка.

Гали бросает взгляд через плечо:

«Как все же высоко…»

Рука все ближе – и Гали закрывает глаза. И прыгает спиной вперед.

Оттолкнувшись из последних сил руками и ногами от поверхности стены.

Широкая ладонь Халкида сомкнулась, хватая пустоту.

Не веря своим глазам, он следил за летящей вниз девушкой, раскинувшей руки, как раскидывает в свободном парении где-нибудь высоко в горах крылья вольная птица.

«Сейчас она размозжит себе голову»! Халкид грязно выругался на родном языке. Прыгать следом за девицей он не собирался, а возвращаться обратно в замок и добираться до точки падения обычным путем было слишком долгим. Очень долгим для того, чтобы оставить это место без наблюдения.

«Возможно, у этой самоубийцы есть сообщники. Возможно, она неспроста уходила в эту сторону. Возможно…»

– Гаррота! – во всю глотку крикнул Халкид, проклиная себя за то, что не прибег к этому призыву раньше. – Гаррота-а-а!

Эллиноя, третья дочь князя Всемира, была старше Гали почти на четырнадцать лет.

Она не была красавицей. Ей не посчастливилось, в отличие от Гали, унаследовать дерзкую яркость матери. Глаза ее были такого же невнятного цвета, что и у отца. В зависимости от погоды они менялись, перебирая весь спектр оттенков светло-серого и голубовато-зеленого. Многочисленные карие крапинки в их глубине, то скрытые расширившимся зрачком, то снова возникающие из его глубины, окончательно ставили в тупик всякого, кто пытался определить их цвет.

Волосы падали спокойной и не особо впечатляющей волной чуть ниже плеч. Никаких тебе кудрей и затаившихся переливов солнечных бликов. Цвет, характерный для большинства проживающих на территории Потлова, – пепельно-русый.

В отличие от двух своих старших сестер, упорхнувших из-под отчего крова в объятия мужей в юном возрасте, ее супружество несколько запоздало. На пороге своего тридцатилетия княжна Элли все еще ходила в девушках на выданье. Сколько беспокойства это доставляло ее матери, об этом и говорить не стоило. Ибо княгиня Млада была немногим старше, когда готовилась в первый раз стать бабушкой.

Эллиною же, казалось, эта проблема нисколько не волновала. Она была неизменно спокойна и улыбчиво лучезарна, чем, возможно, в конце концов, и пленила из года в год приезжающего осенью в Потлов поохотиться младшего из сыновей герцога Арьезского, владетеля Рыманского града.

С момента объявления помолвки в характере княжны Элли произошли разительные перемены. Сдержанная на людях, за закрытыми дверями в кругу семьи она превращалась в истеричную фурию.

– Ничего не понимаю, – разводила руками мать, пытаясь хоть как-то ответить на недоумение отца. – На мой взгляд, так все, скорее всего, должно было быть как раз наоборот…