То были юноши безумные желанья; Я был дитя. Теперь же вновь люблю Обитель тихую, безмолвную мою. Там зреют в тишине властительные думы, Кипят желания, волнуются мечты,— И мир души моей то светлый, то угрюмый Не возмущается дыханьем клеветы. Но ты со мной, благое провиденье! Не ты ли, мой творец, не ты ли, вечный бог, Не ты ль послал в мое уединенье И чистый, пламенный восторг, И тихое, святое размышленье? Когда же по душе пройдет страстей гроза, Настанет тягостная битва, Есть на устах тебе горящая молитва, А на глазах дрожащая слеза. Тогда бегу людей; боюсь их приближенья И силюсь затаить и слезы и волненья, Чтоб взор лукавой клеветы Не оскорбил моей мечты, И грустно расстаюсь я с думами моими; Я скучен для людей — мне скучно между ними! 1834

К ***

(«Зачем зовешь ее…»){9}

Зачем зовешь ее: «Бесстрастная: Она, как мрамор, холодна!» Узнай: душа ее прекрасная Для сильной страсти рождена, Для слез любви, для упоения, Для нежной пламенной мечты… И — благодатное видение — Она явилась на мучение В юдоли хладной суеты. Враждебным роком увлеченная (Цветок, взлелеянный в тиши!), Она любила, упоенная, Всей бурной силою души: В младой груди, кипящей страстию, Сказалась тайна бытия; Душа доверилася счастию, Душа прекрасная ея! О, как она любила пламенно, Боготворя свой идеал!.. . . И все надежды пылкой младости Несла ему, всю жизнь свою, За миг единый полной радости, За звук чарующий: люблю! И все свои молитвы чистые, Обеты сердца своего — За кудри темные, волнистые, За речи сладкие его! Как рассказать ее страдания, Тоску любви, померкший взор, Когда погибли упования, Свершился страшный приговор? Но вот, среди толпы ликующей, Где все и блещет, и