– Доброе утро, моя госпожа, – насмешливо произнес он. – Поскольку никто из нас не заинтересован в постоянном физическом контакте, вы можете попробовать это снадобье. Последний пузырек из моих запасов, между прочим.

Я выпрямилась. Когда боль делалась непереносимой и я превращалась в мешок костей и мяса, каждый мускул напрягался, заставляя меня держаться прямо. Отбросив за спину распущенные волосы, я сообразила, что наверняка выгляжу странно, разгуливая в полдень в ночной сорочке, да еще и с левой рукой, от запястья до локтя покрытой наручами из кожи Панцырника.

– Очередная микстура? – кисло улыбнулась я. – Они или вовсе не помогают, или от них вреда больше, чем пользы.

– Вряд ли ты когда-нибудь пробовала обезболивающее из тихоцветов, – сказал Акос, выгнув бровь. – Насколько мне известно, ваш народ не жалует наши проверенные средства.

– Пробовала, – возразила я. – Лучшие отирианские лекарства.

– Отирианские, – он цокнул зыком. – Они хороши для обыкновенных болезней, но твоя проблема – особенная.

– Боль есть боль.

– Советую тебе его принять, – он чуть не насильно вложил мне в руку пузырек. – Снадобье, конечно, не снимет боль полностью, но заметно ослабит. К тому же у него почти нет побочных эффектов.

Я прищурилась и подозвала стражницу, которая маячила в коридоре. Та подбежала ко мне и по уставу поклонилась.

– Выпей эту настойку, – приказала я женщине.

– Думаешь, я собираюсь тебя отравить? – спросил Акос.

– Не исключено.

Стражница, вытаращив глаза от страха, взяла пузырек.

– Не бойся, яда здесь нет, – сказал Акос.

Женщина сделала глоток и вытерла губы тыльной стороной ладони. Несколько секунд мы с ней неподвижно стояли и ждали. Падать замертво она вроде бы не собиралась. Я забрала у нее флакон. Тени метнулись в кончики пальцев, вызвав покалывание. Стражница стремительно вернулась на свой пост, словно я была Панцырником.

Снадобье воняло гнилью и солодом. Я залпом осушила пузырек, ожидая, что вкус окажется столь же мерзким, как и запах. Ничего подобного, послевкусие было цветочно-пряным. Лекарство обволокло горло и осело в желудке странной тяжестью.

– Подействует через две минуты, – заметил Акос. – Ты надеваешь это на ночь? – Он показал на мою руку, покрытую поцарапанной броней. – Нападения боишься?

Броня была сильно изрезана острым ножом. Я снимала ее, только когда купалась.

– Нет, – буркнула я и сунула флакон Акосу.

– Значит, прикрываешь знаки убийства. – Акос нахмурился. – И почему Плеть Ризека прячет свои знаки?

– Не смей называть меня так. Никогда.

Я почувствовала какое-то давление в голове, будто кто-то сжал виски. По телу, откуда-то из глубины, пополз озноб, и моя кровь словно превратилась в лед. Сначала я решила, что виной тому – злость и раздражение, но ощущения были слишком физическими… и безболезненными. Я взглянула на руки. Тени никуда не делись, они темнели под кожей, но двигались медленно, заторможенно.

– Сработало, верно? – спросил Акос.

Боль не исчезла, она продолжала отзываться на течение Тока, но теперь она мне не мешала. Меня охватила приятная сонливость. Неужели мне удастся спокойно поспать?

– В каком-то смысле, – призналась я.

– Я знал, что снадобье подействует. А сейчас я хочу предложить тебе сделку.

– Ты считаешь, что в твоем положении можно предлагать сделки?

– Ага. Сколько бы ты ни твердила, что тебе не требуется моя помощь, в действительности это не так. Ты лукавишь. Поэтому ты можешь либо каждый раз принуждать меня оказывать тебе помощь, либо обращаться со мной как с человеком и получать лекарство без всяких проблем. Выбор за тобой, моя госпожа.

Думать, глядя ему в глаза, было затруднительно, поэтому я уставилась на просветы в жалюзи, сквозь которые в комнату проникали солнечные лучи. За оградой поместья Ноавеков люди ходили по улицам, наслаждаясь теплым сезоном. Пыль, наверное, стояла столбом…

В момент нашего знакомства Акос увидел меня в самом невыгодном для меня свете. Я была уязвимой, слабой и валялась на полу у его ног. Потом-то я попыталась отыграться, показав Акосу то, на что я способна, но проку вышло – чуть. Мою темную паутину нельзя ни стереть, ни уничтожить, а чем больше я испытываю физических страданий, тем сложнее мне жить достойной жизнью.

Может, Акос – мой единственный шанс?

– Я слушаю тебя, – произнесла я.

– Прекрасно, – он провел пальцами по густым, темным волосам. – Прошлой ночью ты… показала мне болевой прием. Ты умеешь сражаться.

– Еще как.

– И ты сможешь меня обучить, если я попрошу?

– Зачем? Ты издеваешься надо мной? Ты хочешь… убить Ризека? У тебя ничего не получится.

– Ты полагаешь, что я хочу его убить?

– А разве нет?

Он помолчал.

– Я хочу забрать домой брата, поэтому мне необходимо выжить и, следовательно, я должен уметь драться, – осторожно произнес Акос.

А я уже подзабыла, что такое настоящая братская любовь. Насколько мне представлялось, размазня и слюнтяй Айджа не достоин такого. Но Акос, по-солдатски уверенный в себе, выглядел очень решительным.

– А ты не обучен рукопашному бою? – поинтересовалась я. – Зачем же Ризек посылал тебя на два сезона к Вакрезу?

– Я обучен. Но мне нужно кое-что еще.

– Мне тоже, – я скрестила руки на груди.

– В обмен на твои уроки я научу тебя делать снадобье. И ты не будешь зависеть ни от меня, ни от кого другого.

Он словно читал в моем сердце, безошибочно выбрав самое соблазнительное для меня предложение. Ведь я жаждала не избавления от боли, но независимости. И Акос преподносил ее мне – в стеклянном флаконе с настойкой алого тихоцвета.

– Ладно, – согласилась я. – Я сделаю то, о чем ты просишь.

Вскоре после нашего разговора я привела Акоса к запертой двери, за которой скрывалась небольшая комната. Это крыло поместья не модернизировали, и замки здесь отпирались не прикосновением пальца хозяина (как в кабинете и в спальне Ризека), а по старинке.

Я вытащила из кармана ключ. Сегодня на мне были свободные брюки и свитер.

В комнате имелся длинный стол, а стены были увешаны полками: на них теснились пузырьки, колбы, ножи, мерные ложки и разделочные доски. Там же выстроился ряд банок. Судя по этикеткам на шотетском, в емкостях хранились различные виды ледоцветов. У нас был небольшой их запас, хотя тувенцы не торгуют с шотетами уже в течение двадцати сезонов. Тихоцветы попадали к нам через третьи руки, среди прочей добычи, привезенной из Побывок. Металлические тигли всех оттенков оранжево-красного свисали с крючков над горелками. Самый крупный – размером с мою голову, а самый маленький – с ладонь.