Ленин в 1917 г. в статье «Начало бонапартизма», — страна была на волосок от гражданской войны»[54]. 3 сентября в статье «О компромиссах» Ленин предлагал вернуться к «доиюльскому требованию: вся власть Советам, ответственное перед Советами правительство из эсеров и меньшевиков», без участия буржуазных партий. Оно могло бы возникнуть и упрочиться всего в течение нескольких дней «вполне мирно». «Оно могло бы обеспечить с гигантской вероятностью мирное движение вперед всей российской революции… МИРНОЕ ИЗЖИВАНИЕ партийной борьбы внутри Советов»[55].

Пытаясь обосновать тезис о доктринальных истоках сталинизма, ошибочно оценивают политику «военного коммунизма». Выводя ее исключительно из марксизма, преднамеренно сбрасывают со счетов то обстоятельство, что ни одна страна не обошлась бы без чрезвычайных мер в условиях восьмилетней войны, разрухи, распада. Это нельзя не учитывать в предстоящем подлинно научном анализе политики РКП(б) тех лет. Оказывала ли определенное влияние марксистская теория на поведение революционеров? Несомненно. Это прослеживается уже в самом названии принятой большевиками политики «военного коммунизма», хотя она и не имела никакого отношения к коммунизму. Попытка историков партии в былые времена объяснить это название ссылкой на принцип «кто не работает, тот не ест» не убедительна. Разве те, у которых отнимали хлеб, не работали? Термин «военный коммунизм», несомненно, был ошибочным. Очень важно подчеркнуть, что важнейшая составная часть политики, названной «военным коммунизмом», — продовольственная разверстка — была введена не большевиками, а еще прежними российскими властями до октября 1917 г.

Задача науки показать взаимодействие различных тенденций — социалистической теории и революционной практики, революционного нетерпения масс и железной необходимости (разруха, голод и т. п.). Одному из сотрудников Института истории СССР В. П. Дмитренко едва ли это удалось. Не преувеличивает ли он стремление «смять животворные силы аграрной революции», ошибку большевиков, не согласовавших свои действия с эсерами? Не ясно, каких эсеров имеет в виду автор — правых, левых, до или после их восстания. Правда, в конце концов автор сам признает, что чрезвычайные меры были оправданы обстановкой в деревне, взаимоотношениями между народами России, гражданской войной[56]

Весьма характерно, что примитивное государственное хозяйствование, возникшее в стране во время гражданской войны, Л. Троцкий называл не коммунистическим хозяйством, а экономикой осажденной крепости: «Не было у нас социализма и не могло быть». По мнению Фишера, «военный коммунизм» был вызван не марксистской догмой, а крайней нуждой, разорением и войной.

Совершенно неисторично изображать (вслед за Сталиным) большевизм застывшим и единым. В действительности большевизм был живым и в высшей степени динамичным, ему была свойственна постоянная борьба мнений. В ЦК РКП(б) не прекращались дискуссии по поводу Временного правительства и Советов, власти, мира с Германией, общечеловеческой культуры вообще и старых специалистов в армии и народном хозяйстве, в частности, национального вопроса, крестьянства, новой экономической политики, мирового революционного движения и мирного сосуществования, внешней торговли и концессий. В центре внимания было и соотношение ненасильственных и насильственных методов деятельности в стране и во вне ее. Определенные представители большевизма, несомненно, отличались экстремизмом. Таковы Сталин и его группа. В деятельности ЦК РКП(б), например, в период борьбы с массовым голодом были вынужденные чрезвычайной обстановкой, репрессивные акции[57]. Можно ли, однако, на этом основании считать большевиков экстремистами? Можно ли, как это сделал 22 апреля 1993 г. в выступлении по российскому телевидению сотрудник РАН Ю. Борисов, утверждать, что, стремясь «модернизировать» Россию, Ленин был «беспощадным» и считал «все средства хорошими»? Общие моральные принципы большевизма Ленин выразил так: «в нашем идеале нет места насилию над людьми; слишком дорога для нас цена крови наших рабочих и солдат; мы пойдем на тяжелую дань, лишь бы сохранить жизнь рабочих и крестьян»[58]. И в этом свете оказывается несостоятельным стремление затушевать различие в политических позициях Маркса — Ленина и Сталина.

Требовать применительно к условиям России 1914–1922 гг., соблюдения безупречного принципа «не убий!» едва ли позволительно. Даже спустя семь десятилетий не удалось еще построить мир без насилия. И в нынешнее сравнительно благополучное время по-прежнему добро и право вынуждено подчас защищаться с оружием в руках. Не имеет никакой основы отождествление террора 1918–1922 гг. и преступлений Сталина. Одно дело — открытое столкновение двух вооруженных сторон в экстремальной обстановке войны и интервенции, другое — тайное убийство миллионов людей, обманутых, невиновных, безоружных, как правило, не оказывавших даже сопротивления. Ныне растет число тех, кто бездоказательно ставит на одну доску революцию и контрреволюцию, преступления, авторитаризм, империалистические войны, невежество, бездуховность, голод, эпидемии. Ученые должны остановить этот процесс. Огульное порицание всего и вся весьма далеко от здравого смысла. Разумеется, отрезвление рано или поздно наступит, но какую цену заплатят за это обманутые экстремистами люди?

Руководствуясь конъюнктурными соображениями, новые критики подчас игнорируют Ленина, перекидывая мост непосредственно от Сталина к Марксу. «Сталинизм есть плата за экономический утопизм марксизма», утверждает один из них. Допустим, на минуту, что такой «утопизм» был. Но после Маркса был Ленин с его нэпом, его требованием поставить на первое место именно экономический интерес, «соразмерять заработок с общими итогами выработки продукта», «с общими итогами работы фабрики». Разве не Ленин, осуждая идеологизирование экономики, коммунистическое чванство, решительно призывал уже весной 1918 г. «перенять все ценное из завоеваний науки и техники»; отвергал «левое ребячество» в экономике: «мы больше нанационализировали, на-конфисковали, набили, наломали, чем успели подсчитать». «Задачи социалистического строительства требуют упорной продолжительной работы и соответственных знаний… Едва ли и ближайшее будущее поколение, более развитое, сделает полный переход к социализму»[59], — подчеркивал Ленин.

Приписывая ему авантюризм, оппоненты цитируют обычно речь на 3-м Всероссийском съезде комсомола. Действительно, он говорил, что его слушатели через 10–20 лет будут жить в коммунистическом обществе. Но в тексте этой же речи читатель может встретить отождествление «коммунистического порядка» с «жизнью без помещиков и капиталистов»[60]. Ленин, несомненно, имел в виду самую начальную стадию этого общества, определяя ее наступление лишь с точностью до 10 лет. Можно ли вообще полагать, что в этой речи перед молодежью Ленин стремился теоретически обосновать конкретные сроки перехода, можно ли судить о развитии ленинской мысли по одной его популярной работе?

Критики обходят молчанием теоретическую и практическую деятельность Ленина. Ссылаясь на то, что появление термина «марксизм-ленинизм» в какой-то мере связано с именем Сталина, некоторые авторы отвергают этот термин. Однако такие соображения формальны. Без вклада Ленина в развитие марксизма это учение не было бы тем, чем оно стало в XX в. Нельзя не учитывать также, что в мире есть люди, не без оснований относящие себя к марксистам, но не принимающие Ленина. Достаточно отметить, что многие государства — члены ООН считают