– Службы не боюсь. Меро кивнул:

– Так и думал. Тебя из хорошей стали отлили, только снаружи покрыли бархатом.

Такой комплимент одновременно был и приятен – как-никак исходил он от старшего командира, – но и обеспокоил: не отвратят ли такие мысли капитана от того, что уже, можно считать, произошло?

– Я ведь обертыш, – сказал он, напоминая о своей первоначальной женской сущности.

Капитан Меро усмехнулся:

– Да ведь и я тоже через все это в свое время прошел.

– Ты был?..

– Был. Разница лишь в том, что я на такой оборот пошел добровольно: мне женщиной быть не хотелось, армия с детства влекла, а у нас с этим – сам знаешь, как: Двенадцатый завет чертов! Я как подумаю о нем, сразу такая злость ударяет в голову, такая злость!.. Ну что за идиотизм в самом деле, подумай только: женщин не подпускать и близко к оружию! Хочешь быть солдатом – иди под нож, чтобы тебе подвесили прибор…

У Онго невольно вырвался вопрос – хотя вроде бы совсем не то было настроение и ожидания:

– Думаешь, женщины могут воевать?

– Еще как! Я бы, например, из них отдельные триги формировал, квадраты и посылал в самые хитрые места. Именно хитрые: мы же – я о женщинах говорю-и хитрее, и выносливее, физически более одаренные, если только не говорить о грубой силе, пролезем, просочимся там, где даже лучшие коренные мужики станут ломиться с шумом и треском… Такие войска можно было бы формировать и без всякой медицины… А закончили воевать – и вот тебе готовые матери, сразу можно начинать восстановление поколения. А ведь из женщин-оборотней – бывших мужиков – чуть не половина оказывается неспособной рожать, да-да, это точно, попадалась мне такая статистика… И, кстати, мышление более подвижное у женщин, а на войне это вот как важно! Думаешь, почему из оборотней выходят такие командиры?

Хотя ты еще не знаешь о них, конечно, не дошло до тебя, а я вот знаю. Мы ведь сохраняем многое женское – пусть и растут у нас бороды, но все же… Женщины – авантюрнее, если хочешь. И рисковее. И могут такую операцию задумать и провести, на какую коренной мужик никогда не решится – ему логика помешает, пресловутая мужская логика: дважды два. А вот для меня, например, в итоге вовсе не обязательно четыре, а ровно столько, сколько позволит обстановка. Эх, Онго, если позволит Творец довоевать живым – соберемся мы, такие, как я, собьемся в большую стаю и припрем к стенке Высокое Совещание: пора менять, пора все менять…

Меро сделал паузу, тяжко дыша, – видно, тема эта волновала его давно и всерьез, но не перед кем было выговориться, и вот только тут возникла такая возможность. Онго сидел тихо, не решаясь сказать ни слова, нарушить ход капитанской мысли, такой необычной (показалось ему) и важной…

– Вот сейчас хотя бы, – заговорил капитан снова. – Топчемся мы на месте, постреливаем в них, они – в нас, они рады бы прорваться, да мы не даем; ну а мы чего ждем? Вот ручаюсь: если бы у нас ромбом, а то и всем кубом командовал обертыш вроде нас с тобой, мы бы не такую задачу решали.

Обстановочка ведь любому солдату ясна: из ущелий улки не валят, хотя и могли бы. Почему только здесь? И почему вообще – здесь? Надо думать, тут они готовят какой-то камуфлет. Какой? Как они вообще сюда попали, если нормального схода тут нет, даже ни тропы единой? Загадка? Ну, а кто ее отгадывать будет? Разведка все проспала. Я уж не говорю об ССС – им только у себя дома подвиги совершать.

Некому этот ребус разгадать, кроме тех, кто уже тут, на месте, кроме нас. И вот я бы, например, вот тут, где мы стоим, оставил бы вчера, когда улки ломились, небольшую группу – от силы линию, ну, с пулеметами, а сам с остальными тихо, нежно обошел их по опушке леса – и туда, туда, откуда они пришли, по их следам, понимаешь ли, у нас в триговых разведчиках прекрасные следопыты, здешний народ.

И пока они тут вели бы бой местного значения, я бы с тригом добрался до того места, где они сошли с гор и которое нам пока никому неведомо. А ведь в горах у них сидит основная сила, чтобы при малейшем прорыве хлынуть оттуда и расплеркаться по нашей равнине, по раздолью – выбирай, какое хочешь направление… Вот обертыш так и сделал бы, но нет в армии ни одного из нас, кто не то что кубом, но хоть ромбом бы командовал. Формально мы все равны в правах, а на деле…

Меро помолчал, внутренне снова переживая, должно быть, такую несправедливость. Сильно тряхнул головой, словно отгоняя все это.

– Ну ладно, так о чем мы говорили? Ага, да. Так вот, значит, я и пошел менять пол и служить, как только шестнадцать стукнуло – вот как тебе сейчас. Но тогда нас в армии было раз-два и обчелся. И потому в полевых войсках, где ближайшая баба за сотню выстрелов, нас сразу разбирали: не успел прибыть – шагом марш в постель. Да, и этот опыт у меня есть. Так что не бойся: обижать тебя не стану…

Онго влюбленно глянул на капитана:

– Не боюсь. Скажи, давно ты в армии?

– Двенадцатый год заканчиваю. Квадрат-воин, как видишь…

Тут настала пора задать вопрос, над которым Онго и раньше задумывался:

– В таком звании, а командуешь тригом. Всего лишь. Мог бы ведь и квадратом, и даже ромбом…

Перед тем как ответить, командир налил по третьей. Поднял:

– Давай – пусть все они сдохнут! – И только после этого объяснил:

– Нас, обертышей, начальство в глубине души не любит, хотя внешне этого стараются не показать: мы же равноправные солдаты, мужики, черт бы взял; а на самом деле придерживают везде, где только можно. Звания мне идут: срок приходит – и нет поводов, чтобы задержать присвоение: служу-то я хорошо, командую нормально, в боях у нас, сам мог заметить, в мое время потерь стало меньше, потому что командую разумно и солдат учу, как следует. А вот с должностями – тут четкие сроки не установлены, и всегда можно найти причину, чтобы продвинуть другого, из коренных мужиков. Последний раз даже такую причину нашли: триг мой – которым я до вас командовал – является, мол, образцовым, эталонным, и, чтобы он таким оставался, необходимо сохранять меня на этой должности. А чтобы я не гнал волну – послали сюда: пока воюешь, рапортов подавать не станешь. Хорошо хоть в нашей армии звания идут независимо от должности; так что со временем стану я и веркомом, а все буду тригом командовать. Ну ладно, хоть одно хорошее дело за это время успею сделать: выращу из тебя командира. У тебя к этому данные есть, но ты сам их еще не очень чувствуешь; ничего – помогу тебе раскрыться, понять самого себя…

Он умолк, через секунду-другую вздохнул:

– Ладно, хватит о службе. Успеем еще о ней наговориться. Не для этого же мы сейчас тут сидим.

И, протянув руку, выключил фонарик. В наступившей темноте Онго сразу почувствовал на себе руки Меро и с облегчением отдался его воле и желаниям. На лежанку не торопились – сидели, тесно прижавшись друг к другу, телом ощущая тело, разговаривали руками, тишину нарушало только шумное дыхание обоих, да Онго иногда невольно постанывал из-за сильного переживания. Наконец Меро хрипло прошептал в самое ухо: