Следов своих ночных похождений нигде не оставил, арканы тоже убрал, свернул и спрятал на место. Да и здесь моей отлучки никто не заметил.

Ох, рано

Встает охрана…

Конечно, гнать таких нужно в шею, но мне – на руку.

Впрочем, сегодняшний день начался необычно. И Педро во время спарринга был какой-то дерганый и излишне резкий, и моя горничная выглядела испуганной, да и вся прислуга вела себя настороженно. Вначале подумалось, что причина, по которой нанес визит недавний гость, для обитателей замка является тайной Полишинеля, но, прижав и расспросив девочку-горничную, выяснил следующее.

Сеньора всегда была сдержанной и никогда не теряла самообладания, за что вся прислуга замка, а также старшина всех шести ленных деревень ее очень уважали и любили. А еще на протяжении десяти лет хозяйствования никто не видел и не слышал, чтобы дона плакала. Сдерживалась, даже когда поступило известие о гибели супруга. И вот половину этой ночи хозяйка рыдала навзрыд. Все очень расстроились, и никто не знал, что случилось. Мог знать только дворецкий Паоло, который служил еще ее отцу и приехал когда-то в замок вместе с сеньорой.

Девчонка осмелела и стала щебетать безостановочно, пока не прервал. Пора было спускаться в столовую.

Завтрак, обычно начинавшийся веселыми приветствиями и громкими возгласами доны Изабеллы, прошел тихо и мрачно. Сама хозяйка, одетая в закрытое платье темно-коричневого цвета, прошествовала к столу какой-то тяжелой походкой, ее лицо было уставшим, а глаза – красными. Также молча поковырялась в тарелках, затем пожелала всем приятного аппетита и удалилась.

Говорить что-либо в присутствии прислуги, толпящейся за спинами, было нельзя, поэтому, встав из-за стола, попросил дворецкого:

– Проводите меня, Паоло.

Он подхватился и последовал за мной в коридор, где мы остановились.

– Слушаю вас, дон Микаэль.

– Паоло, попросите сеньору принять меня, это поможет разрешить некоторые возникшие проблемы. – Его лицо едва заметно скривилось, в глазах промелькнули легкое удивление и непонимание. – Это очень важно.

– Хорошо, дон Микаэль. – С терпеливостью человека, который тратит драгоценное время на ненужную болтовню, дворецкий учтиво поклонился и добавил: – Доложу немедленно и, как только сеньора изволит, сразу же вас уведомлю. Но боюсь вас огорчить, это будет не ранее времени сиесты. Дона Изабелла сейчас занята решением неотложных дел.

– Но она не собирается покидать владения?

– Сегодня никуда не собирается, это абсолютно точно. – Он еще раз поклонился, развернулся и направился по коридору в глубь замка.

Судя по бесстрастному выражению лица, Паоло меня не воспринял и не услышал. Ну чем таким важным может помочь сбежавший вчера из рабства молодой дворянин неведомой страны? Тем более когда цена вопроса неподъемная – весом почти в восемьсот испанских фунтов серебра. Да, по системе СИ двадцатого века это полтонны.

Что ж, времени – вагон и маленькая тележка, нужно заняться решением собственных неотложных дел. Теперь можно спокойно посмотреть, чего же приобрел благодаря безрассудной и рискованной акции.

Закрыв дверь комнаты на задвижку, подошел к оконной решетке, где стоял секретер или, правильнее сказать, комод, вытащил тубус и высыпал на верхнюю крышку драгоценности – россыпью, в коробочках и мешочках. Но в первую очередь меня интересовали документы.

Подтащил к комоду тяжеленный стул, уселся и приступил к делу. Там, в ящике, разные листочки и свитки лежали в разных отделениях, но, когда уходил, в тубус их впихивал в общей скрутке, поэтому сейчас разворачивал каждый лист, читал и раскладывал по собственному разумению.

Первая группа документов, самая большая: это переписка некоего Луи Мерсье с различными людьми. Например, одно из писем, адресованное ему, было написано на каком-то обрывке листа плохоньким французским языком. Вот небольшая выдержка: «Имей в виду, Луи, кроме нас двоих, только Одноглазый знал, что в казне Братства кроме двенадцати тысяч луидоров были и ценные бумаги Французской Вест-Индийской компании. Он же единственный знает, что ты на самом деле испанец. Подумай, может, стоит с ним разобраться. А еще ходит слух, что служанка, которая отравила стариков Кемпферов и вычистила железный денежный ящик торгового дома их сына Джона, это твоя Анна. И что сама она вывезти все не могла, ей кто-то помог. Об этом болтали в таверне Хромого Пью. Так что на Тортугу лучше вам не соваться. Заберешь это письмо у Красотки и помни, что она знает и меня, и тебя, и Анну. Отблагодари ее, и после этого всем будет спокойней. И сваливай в Старый Свет. А мой кузен давно вернулся и перебрался в Константинополь, у него там связи на самом верху. Здесь тоже есть чем поживиться. Приезжай, когда кончится война, но, если срочно надо, меня найдешь в Марселе. В Черепахе спросишь Андре Музыканта и скажешь, что тебе нужен Кот. Не задерживайся, здесь нам не рады. Привет сестре».

В других письмах ничего особо интересного не было, но, когда просмотрел их, стало совершенно понятно, что Луи Мерсье и его сестра Анна – это не кто иные, как возникшие из ниоткуда кабальеро Аугусто де Киночет и «старуха».

Письмо Кота оставил для собственного архива (пусть пока полежит, кушать не просит), остальное отложил для растопки камина.

Вторая группа документов – это дело, связанное с изнасилованием и убийством двух девочек десяти и двенадцати лет, синьорин Марианны и Розарии де Альвадеро, племянниц герцога Андалусского, а также их сопровождения. До сегодняшнего дня считалось, что это дело рук неизвестных разбойников.

Вот одно из покаяний дословно: «Перед лицом Господа нашего я, Адриано-Николо сын Пьетро да Минге, каюсь в грехе великом, свершенном не со зла, а в результате козней неназываемого, смутившего душу мою к жажде чрезмерного пития вина и помутившего рассудок. Это случилось на второе воскресенье от дня поминовения Всех Святых и усопших, девятого ноября тысяча шестьсот семьдесят седьмого года от Рождества Христова. На протяжении четырех лет подряд сеньор Антонио Уго, сын графа Манаги, на этот день приглашал погостить двух своих друзей, меня и сеньора Луиса Переса-и-Гаррури, младшего брата графа Гранады. Здесь мы охотились и весело проводили время. Так же было и в этот раз. Мы добыли оленя, изрядно выпили вина и оставили слуг готовить пикник, а сами погнали к недалеко расположенной ферме, куда должны были доставить дам, заказанных для развлечения. Мы выскочили к кустам у самой дороги, где в это время присели три женщины, которые задрали платья и оправлялись. Дон Антонио крикнул: «Хватаем этих!» – мы подскочили и забросили их через седла. В это время из-за кустов выбежали двое мужчин, вооруженные аркебузами, мы выхватили пистоли и их застрелили, затем застрелили еще троих. У нас у каждого было по четыре заряженных пистоля, но я убил только одного, а по двое других убили мои друзья. Отъехав немного в сторону, мы своих женщин кинули наземь и тут же начали развлекаться. Дону Антонио и дону Луису достались девственницы, а мне – дама постарше. Они что-то там кричали о жалобах герцогу, но мы поняли, в какую беду попали, только удовлетворившись. А еще в тубусе одного из убитых было письмо к нашему герцогу, из которого стало ясно, что обе молоденькие девчонки являются его родными племянницами, которые отправлены овдовевшим отцом из Венесуэлы в Старый Свет на воспитание до достижения совершеннолетия старшей (то есть четырнадцати лет). Чтобы скрыть этот случай и не подвергать себя опасности преследования со стороны герцога, мы решили их убить и имитировать ограбление. Каждый заколол ту, с которой развлекался: дон Антонио – синьорину Розарию, дон Луис – синьорину Марианну, а я – служанку, имени которой не знаю. Все так и было. Написал собственноручно».