Она судорожно всхлипывала, сотрясаясь, как в ознобе.

– Татьяна!

Он с такой силой дернул ее на себя, что ее ноги оторвались от земли. Она льнула к нему, не отпуская.

– Никакая ты не цена остатка моей жизни, – бросил он, ставя ее на ноги. – Немедленно прекрати.

Но она упрямо покачала головой:

– Не прекращу.

– Еще как прекратишь, – прошипел он, стискивая ее.

– Предпочитаешь, чтобы оба погибли? – крикнула она. – Этого ты добиваешься? Выбираешь наши общие страдания, жертвы и в конце никакого Ленинграда? – Совсем потеряв голову, она принялась трясти его. – Это ты окончательно рехнулся! Ты должен, должен уехать! И уедешь, и там начнешь новую жизнь!

Александр оттолкнул ее и отступил.

– Если немедленно не замолчишь, клянусь Богом, я уйду и больше не вернусь! – пригрозил он, ткнув пальцем в противоположный конец улицы. – Никогда!

Татьяна кивнула, показав в том же направлении.

– Этого я и хочу. Уходи, Шура. Только далеко. Далеко.

– О господи! – раздраженно выпалил Александр, топнув ногой. – В каком же безумном мире ты живешь! Что ты воображаешь? Что можешь подлететь на своих крылышках, порхая и улыбаясь, и мило заявить: все в порядке, Шура, отныне мы пойдем разными дорогами. Неужели считаешь, что я на это способен? Я не смог оставить умирающего незнакомца в лесу. Как же смогу оставить тебя?

– Не знаю, – процедила Татьяна. – Уж постарайся, найди способ, солдатик!

Оба замолчали.

Что делать?

Она исподтишка наблюдала за ним.

– Неужели не видишь, как невозможно все, о чем ты толкуешь? Или совершенно потеряла голову?

Она видела.

– Я совершенно потеряла голову. Но ты должен бежать.

– Таня, я с места никуда не двинусь без тебя. Разве что к стенке, у которой меня расстреляют.

– Не смей! Ты должен бежать.

– Если не прекратишь… – начал он.

– Александр! – истерически крикнула она. – Если не прекратишь, я возвращаюсь на Пятую Советскую и вешаюсь в ванной, чтобы ты наконец освободился от меня и смог спокойно уехать! И сделаю это в воскресенье, через пять минут после твоего ухода, понятно?

Их глаза встретились. Долгое молчаливое мгновение.

Татьяна смотрела на Александра.

Александр смотрел на Татьяну.

Потом он распахнул объятия, и она бросилась к нему. Он подхватил ее на руки, они обнялись и так и не разжали рук. Наконец Александр пробормотал в ее шею:

– Давай договоримся, Татьяша: я пообещаю сделать все, чтобы остаться в живых, а ты – что будешь держаться подальше от ванных.

– Заметано, – кивнула Татьяна. – Знаешь, солдатик, ненавижу подчеркивать очевидное, особенно в такие минуты, но все же должна указать, что была совершенно права. И все на этом.

– Нет, ты была совершенно не права. И все на этом. Я говорил, что некоторые вещи требуют огромных жертв. А это вовсе не одна из таких вещей.

– Нет, Александр. Ты сказал другое: что все великие деяния требуют и стоят великих жертв.

– Таня, что ты несешь? Хотя бы на секунду отрешись от того мира, в котором ты живешь, и загляни в мой, и скажи, какую, черт возьми, жизнь я могу начать в Америке, зная, что обрек тебя в Советском Союзе на смерть или долгие мучения в лагерях? – вздохнул он, качая головой. – Уж тогда Медный всадник наверняка преследовал бы меня всю долгую ночь, прежде чем стереть в порошок.

– Да. И это будет твоей платой за возможность вырваться из тьмы на свет.

– Я не желаю ее платить.

– Так или иначе, Александр, моя судьба определена, – заметила Татьяна без горечи и злости, – но у тебя есть шанс, пока ты еще так молод. Шанс поцеловать мою руку и уйти с Богом, потому что ты предназначен для великих дел. Потому что лучше тебя нет на свете.

Она цеплялась за него, как утопающий – за соломинку.

– О да, – саркастически согласился Александр, еще крепче прижимая ее к груди. – Бежать в Америку и бросить жену. Ничего не скажешь, разве может кто со мной сравниться?!

– Молчи, молчи, ты просто несносен!

– Это я несносен? – прошептал Александр, ставя ее на землю. – Давай лучше пройдемся немного, пока не превратились в ледышки.

Они медленно пошли сквозь утоптанный снег, вдоль набережной Фонтанки к Марсову полю. Пересекли мост через Мойку и вошли в Летний сад.

Татьяна хотела что-то сказать, но Александр покачал головой:

– Ни слова. О чем мы только думаем, гуляя здесь? Пойдем. Быстро.

Склонив друг к другу головы, обнявшись, они торопливо зашагали по тропинке среди высоких голых деревьев, мимо пустых скамеек, мимо того места, где когда-то стояла статуя Сатурна, пожиравшего свое дитя. Татьяна вспоминала, как тепло здесь было летом, как жаждала она его прикосновений. А теперь, в холод и морось, она касалась его и чувствовала, что не достойна дарованной ей жизни, в которой ее любил человек, подобный Александру.

– Что я говорил тебе тогда? Что это было наше лучшее время. И был прав.

– И был не прав, – возразила Татьяна, боясь взглянуть на него. – Летний сад – не лучшее наше время.

…Она сидела в воде на его голых плечах, ожидая, пока он швырнет ее в Каму. Но он не двигался.

– Шура, – умоляюще произнесла она, – чего ты ждешь?

Он не двигался.

– Шура!

– Никуда я тебя не кину. Какой мужчина бросит в воду голую девушку, сидящую у него на плечах?

– Тот, кто боится щекотки! – взвизгнула она.

Выйдя через позолоченные ворота из кованого чугуна на набережную Невы, они молча направились вверх. Слабея с каждой минутой, Татьяна взяла Александра под руку и заставила замедлить шаг.

– Я больше не могу ходить с тобой по улицам нашей жизни, – хрипло объяснила она.

С набережной они свернули в Таврический сад. Прошли их скамью на улице Салтыкова-Щедрина, вдоль затейливой железной ограды, посмотрели друг на друга и повернули назад. И дружно уселись. Посидев немного, она встала и устроилась на коленях у Александра.

– Вот так-то лучше, – шепнула она, прижимаясь головой к его виску.

– Да. Так-то лучше.

Они молча сидели на холоде. Татьяна мучительно пыталась заглушить боль сердечных ран.

– Почему у нас не может быть даже того, что есть у Инги и Станислава? Да, пусть в Советском Союзе, но они двадцать лет вместе. Двадцать лет.

– Потому что они стукачи. Потому что продали души за двухкомнатную квартиру и даже ее лишились. Мы с тобой слишком многого хотим от советской жизни.