Марио заворочался и открыл темные затуманенные глаза. Томми всегда обретал новую уверенность, когда видел, как Марио возвращается к нему из далекой загадочной страны снов. Моргнув, Марио улыбнулся.

— Привет, Везунчик. Здорово вчера выступили, правда?

Томми кивнул. Марио перевернулся на бок и сказал:

— Когда Барт везет тебя на эту гонку или как там ее?

— Ралли на спортивных машинах. В десять, кажется, — вдруг Томми вспомнил кое-что и поежился: — Мэтт, мне надо тебе что-то сказать. Помнишь, нам позвонили, и я сказал, что ошиблись номером?

— Я знаю, что не ошиблись, — ответил Марио, — но ты так нервничал, что я решил не настаивать. Кто это был?

Томми, торопясь и сбиваясь, рассказал о разговоре со Сью-Линн. Лицо Марио потемнело, но он только сказал:

— Ничего, Везунчик. Тогда я все равно не смог бы с ней разговаривать. Но перезвонить, наверное, придется. Я знаю, чего она хочет.

— Чего?

Марио вздохнул.

— Я задолжал ей кучу денег. Когда мы развелись, я согласился платить алименты.

А потом сбежал, и вышло так, что она получила только тот первый чек. Когда мы вернулись домой, она прислала письмо, но я… я так и не набрался духу его открыть. Пожалуй, не стоит винить ее за то, что она готова обратиться в суд. На самом деле полезно было бы иметь под рукой жену. Пусть и бывшую. Я бы не был первым геем в Голливуде, который женился ради прикрытия. Правда, — добавил он, — ей пришлось бы узнать правду. О нас.

— Господи, — сказал Томми. — Может, сразу в редакцию «Таймс» позвоним?

— Да нет же, Том. Слушай, я обещал когда-нибудь рассказать тебе всю историю целиком. Обо мне и Сьюзан.

У Томми в животе поселилась сосущая пустота.

— Ты мне ничего не должен.

— Нет, я хочу рассказать. Про это и еще кое-что. Знаешь, когда мы разошлись, я решил, что ты тоже женишься.

— Ты сбрендил? — рассмеялся Томми. — Как ты можешь такое говорить?

— Мы мало обсуждали это, Том. Только один раз, когда ехали в грузовике, помнишь? Например, я до сих пор не знаю, как ты относишься к женщинам, потому что стоило коснуться этой темы, как у нас все шло наперекосяк.

— Я был дураком, — мрачно сказал Томми.

— Вовсе нет, — возразил Марио. — Ты был ребенком. Я просто не понимал, как много в тебе детского. Ты так разумно себя вел, что я никогда не задумывался, сколько тебе на самом деле лет.

Томми смутно припомнил, что и Анжело как-то сказал нечто подобное.

— Веришь или нет, Везунчик, но когда ты ушел… когда мы рассорились… только одно удерживало меня от того, чтобы бросить Старра, обыскать всю страну, приползти к тебе на коленях, если понадобится…

— Мэтт, дружище, не надо…

— Нет, послушай, Везунчик. Я все повторял себе, что немало мальчишек твоего возраста западают на какого-нибудь одного парня. Ты все свое время проводил со мной, и у тебя просто не было возможности выяснить, что ты чувствуешь к девушкам. Я был у тебя первым, тебе не было с чем сравнить. И я решил, что раз меня нет, ты сможешь, наконец… погоди, Томми, дай закончить… я решил, что теперь ты можешь попробовать с девушкой и узнать, на самом ли деле… действительно ли ты гомосексуален, либо просто слишком сильно на мне зациклился.

Томми разгладил складку на простыни.

— Вообще-то, — тихо сказал он, — я и сам думал что-то в этом роде. В тот первый год было много девушек. Но все чувствовалось как-то неправильно. Для меня это ничего не значило. Просто возможность… — он ощутил, как кровь приливает к щекам, — в армии мы говорили «спустить». Не более того.

— Я не жалею, что женился, — сказал Марио. — Иначе никогда бы не понял. Я всегда чувствовал, что мне необязательно быть геем, что стоит мне захотеть, и я могу найти женщину. Ты сам знаешь. Всякий раз, когда мне становилось тошно от самого себя, я цеплял какую-нибудь девчонку. Пытался и тебя втянуть… Боже, порой я просыпаюсь, вспоминаю тех двух куриц и блевать охота… Так и с собой поступать было плохо, а уж с тобой… Господи!

— Мэтт, забудь. Я же забыл, — не очень искренне сказал Томми.

Зная о раздирающих Марио противоречиях, он мог простить. Но забыть — это совсем другое.

— И ты решил жениться?

— Если честно, не знаю. Тем летом я думал, что схожу с ума. Потерял тебя… беспокоился за Лисс… видел кошмары, вытворял невесть что. Я даже как-то подцепил школьника. Подростка. Я не… я и пальцем его не тронул. Я… спросил его, он посмотрел на меня, как на чокнутого, я выпустил его из машины и уехал.

Потом дней десять трясся, ждал, что за мной придут… но он, наверное, никому не сказал. Может, было стыдно, или он просто решил, что ничего страшного не случилось, раз только спросили, но ничего не сделали. И каждый раз, когда я видел где-нибудь в толпе рыжие волосы, у меня все внутри переворачивалось. Черт побери, Том, не могу… А Сьюзан все время была рядом, и все было нормально. И однажды мы просто пошли и поженились. Тогда это казалось хорошей идеей, вот и все.

Лицо Марио было неподвижным, он вспоминал какой-то ад, который Томми никогда не сможет с ним разделить. Слова затрагивали лишь верхушку айсберга.

— Я пытался, — сказал Марио, наконец. — Видит Бог, пытался. Мы не обручились, потому что она была разведена, но я все равно пытался. Я чувствовал себя избранным. Было хорошо… в кои-то веки быть как все. А когда Сьюзан забеременела, я решил, что действительно люблю ее. Мне хотелось нежить ее, баловать, трястись над ней. Как… как над Лисс. Видел бы ты меня в больнице в ту ночь, когда Сью рожала.

Томми смотрел на слабую мечтательную