костяшки пальцев имели странную форму из-за того, что, как я предположила, были годами грубой работы. У него были длинные пальцы, коротко подстриженные ногти, и у него был длинный шрам, пересекающий тыльную сторону левой руки.

Я подняла бровь на это.

Касаясь кончиками пальцев неровной линии на тыльной стороне его ладони, я спросила: — Как это произошло?

— Шпильки для ботинок, — объяснил он, глядя на наши соединенные руки. — Незаконный ручной штамп в раке во время полуфинала клуба два года назад, что привело к семи ушибам и столбняку.

Я поморщилась. — Ой.

Он резко выдохнул. — Да.

— У тебя есть еще?

— У меня есть несколько, — ответил он, с любопытством глядя на меня.

— Могу я посмотреть?

Джонни долго смотрел на меня, прежде чем медленно кивнуть:

— Если ты хочешь.

— Да, — ответила я, желая занять его мысли, пока он ждет приезда скорой помощи.

— Я тревожилего больше раз, чем помню, — сказал мне Джонни, указывая на свой нос. — Худшее время было прошлым летом. — Он поморщился, прежде чем добавить: — Им пришлось подпиливать кость и переламывать ее, чтобы установить на место.

Мои глаза расширились.

— На место?

— Да. — Он ухмыльнулся. — Я ходил по этому месту, касаясь носом щеки.

— Боже, — простонала я, чувствуя, как меня выворачивает наизнанку. — Это варварство.

— Это регби, — засмеялся он, а затем громко грюкнул, вздрогнув от боли.

— Что еще? — Я поспешила спросить.

Испустив болезненный вздох, Джонни подробно рассказал мне о том, как у него лопнул аппендикс, когда ему было тринадцать, а затем его желудок вывернулся наизнанку, когда он выздоравливал, что привело к еще одной процедуре, прежде чем побаловать меня близким и личным общением с его шрамом на животе.

Пузо было глупым словом, чтобы использовать его при описании.

Это был слишком мягкий, слишком невинный термин, чтобы описать то, чем он обладал.

У мальчиков были животы.

Было совершенно ясно, что Джонни больше не мальчик.

Этот пресс и эта темная дорожка волос под его пупком объясняются этим.

Затем Джонни наклонился вперед и указал на отвратительно выглядящий кусок потертой кожи над его правым коленом.

— Это поставило меня в задницу на все лето.

— Что случилось? — Я пискнула. — Регби?

— На этот раз, нет. Это случилось за пределами поля, когда мне было десять, — ответил он. — Несколько старших парней в моей школе подбили меня прыгнуть со скалы в Сандерс — Пойнт…

— Это пятидесятифутовое место для дайвинга, где мы обычно зависали дома, — объяснил Джонни. — Тогда я был сумасшедшим маленьким ублюдком, сражался с большими парнями, думая, что я невероятный халк. — Он покачал головой и нежно улыбнулся. — Оказывается, я не был им, и я имею рентген и неделю в больнице, чтобы доказать это.

— Господи, — выдавила я. — Тебе было всего десять! Ты мог умереть.

— Теперь я больше. — Он грустно улыбнулся. — Труднее сломать.

— Да. — Я крепко сжала его руку. — Это правда.

Джонни показал мне еще несколько своих боевых ран, посмеиваясь каждый раз, когда я стонала или давилась.

Разговор, казалось, отвлекал его от его боли, и я была рада.

Его плечи уже не были так напряжены, и чем больше мы разговаривали, тем больше исчезала скованность в его теле.

— О, и я сломал скулу, когда мне было четырнадцать. — Джонни наклонил свое лицо близко к моему. — Видишь там? — Он указал на тонкую серебристую линию, пересекающую верхнюю точку его левой щеки. — Сейчас ты едва ли это видишь, но это было чертовски больно.

— О, да, — задумчиво произнесла я, осматривая тонкий шрам. — Я никогда раньше этого не замечала. — Я перевела взгляд на его бровь. Не в силах остановиться, я протянула руку и снова провела большим пальцем по его брови. — Почему она всегда кровоточит?

— Не было шанса исцелиться, — объяснил он, оставаясь совершенно неподвижным, пока я неуместно прикасалась к нему. — Заживет должным образом, как только сезон закончится.

— О, — прошептала я, ища на его лице еще больше скрытых боевых ран.

Когда мои глаза снова встретились с его, я обнаружила, что он наблюдает за мной, его темно-синие глаза горят и устремлены на меня.

— Игрок из Ройс причинил тебе боль там? — Я наклонила голову туда, где полотенце было накинуто на его бедро. — Так вот почему ты потерял сознание?

Джонни неохотно кивнул.

— Можно мне посмотреть? — Спросила я, мой голос был едва громче шепота.

Он напрягся.

— Пожалуйста?

Он медленно покачал головой.

— Шэннон, я не думаю, что это хорошая идея.

— Пожалуйста? — Повторила я, нервно глядя на него. — Я уже знаю, что там, и ты показал мне другие.

— Это плохо, Шэннон, — хрипло ответил он. — Поверь мне, ты не захочешь это видеть.

— Ты можешь доверять мне, — прошептала я. — Я никому не скажу.

Джонни долго смотрел на меня, не сводя с меня глаз, прежде чем тяжело выдохнуть.

Плечи опустились, он опустил руки по бокам, но не сделал ни одного движения, чтобы показать мне.

— Можно мне? — Я спросила.

Он закрыл глаза и натянуто кивнул.

Я поняла, что он давал мне поводья, чтобы делать то, что я хотела.

Дрожа, я убрала полотенце и уставилась на то, что выглядело как недавно зашитый шрам на внутренней стороне его правого бедра.

Его бедро было опухшим, фиолетового цвета, а выглядящий сердитым, мокнущий шрам был частично скрыт тканью его боксеров.

— О боже, Джонни, — выдохнула я, соскальзывая со скамейки на пол, чтобы получше рассмотреть его.

— Не делай мне больно, — предупредил он болезненно уязвимым тоном.

— Я не буду, — пообещала я, опускаясь на колени между его ног и ожидая, когда он даст мне добро.

Натянуто кивнув, Джонни откинул голову назад и закрыл глаза, крепко сжав челюсти.

Я осторожно потянулась к подолу его боксерских трусов и осторожно сняла ткань с его плоти, только чтобы ахнуть при виде.

Его бедро было волосатым, за исключением шестидюймового участка кожи.

И этот конкретный шестидюймовый участок кожи был опухшим, выглядел жестким и ужасного коричневато-желтого цвета.

— Он сочится, — прошептала я, проводя пальцами по неровному следу там, где его снова зашили. Хрупкие, едва зажившие швы явно были разорваны ботинком игрока Ройс, который попал ему в пах. Гной, вытекающий из раны, был красновато-желтого цвета. — Джонни, все плохо.

— Я знаю, — выпалил он, все еще зажмурив глаза. — Док сказал мне.

Я осторожно провела пальцами по шраму и окружающим синякам.

— Тебе больно, когда я прикасаюсь к тебе вот так?

— Да, больно, — ответил он хриплым голосом.

Тяжело выдохнув, я погладила его бедро и боролась с желанием прижаться поцелуем к его порезу.

— По совершенно другой причине, — прохрипел он.

И вот тогда я заметила, что я