о своем предположении сэру Ричарду, к нему вдруг подскакал адъютант, тот самый, который являлся в Монсерат-Хауз, и передал ему устное распоряжение губернатора прекратить оборону.

— Но почему же? — спросил ошеломленный полковник. — С какой стати нам прекращать действия? Ведь еще немного — и неприятель будет вынужден нами к отступлению.

— Причина этого распоряжения мне так же мало известна, как и вам, полковник, — отвечал адъютант, видимо смущенный той ролью, которую ему пришлось сыграть в этой некрасивой истории. — Мне известно лишь то, что мы разбиты на глостерской стороне и неприятель уже вступил в тамошнее укрепление. Губернатор просил перемирия для ведения переговоров о дальнейшем, и принц Руперт согласился. Вот все, что я знаю.

— А! Так у вас там уже хозяйничает Руперт? — с горечью вскричал сэр Ричард. — Ну, это дело Ленгриша. Я всегда считал его подозрительным… Джентльмены! — обратился он к своим офицерам. — Очевидно, Бристоль предательским образом сдается врагу. Здесь будет пировать Руперт со своими головорезами. Не желаете ли вместе со мною сделать попытку проложить себе путь отсюда наружу? Но, предупреждаю, дело это довольно рискованное.

— Желаем! Желаем! — в один голос закричали Юстес Тревор и все мужественные форестерцы; громче всех крикнул Боб Уайльд.

— И мы с вами! — послышалось из рядов, находившихся под командою Бэрча, причем его мощный голос покрыл все другие голоса.

Однако большинство защитников молчало. Предлагаемый им подвиг казался им слишком уж опасным и имеющим мало надежды на успех. Будь весь гарнизон единодушен, то еще можно было бы рассчитывать на удачу, но раз проявилась измена со стороны одной части защитников, то затея сэра Ричарда значила бы идти на верную, бесславную смерть. Какой в этом был толк?

Пока шел обмен противоположных мнений среди защитников города, к ним примчался на взмыленном коне другой адъютант, сообщивший, что принц Руперт предложил почетные условия сдачи города, и Финс на них согласился. Сомнений больше не могло быть: факт совершился, Бристоль был сдан.

— В чем же заключаются эти условия? — осведомился сэр Ричард.

— Пленных не брать, население не грабить. Солдаты и все поднявшие оружие против короля могут свободно уйти из города, куда хотят. На очищение города и собирание имущества дается три дня. После же этого срока по отношению к оставшимся в городе «бунтовщикам» будут приняты другие меры, — ответил адъютант.

На поверхностный взгляд такие условия казались очень человечными, и многие были удивлены этим. Некоторые заговорили даже о необычайном великодушии. Но кто понимал побудительные мотивы этого «великодушия», тот знал, что скрывается за ним. Очевидно, до Руперта донеслись вести о положении дела на южной стороне города, где пыл штурмующих уже сильно ослабевал. Разумеется, ввиду этого всего благоразумнее было предложить губернатору самые мягкие условия сдачи. Тот их принял и вручил Руперту ключи города так же спокойно и даже дружелюбно, как уходящее в отставку должностное лицо передает свои полномочия заместителю.

Как сдержал свои прекрасные обещания принц Руперт, об этом более подробно может рассказать история. А мы от себя скажем лишь то, что тотчас же по получении ключей злосчастного города принц разрешил своим буйным наемникам всякое насилие, какое только могло взбрести им в их отуманенные головы. Начались грабежи, пожары, убийства, оскорбления девушек и женщин… Так поступали те, которые называли себя джентльменами!

Глава XXII

ВЫСОКИЙ ПОКЛОННИК

Взятие Бристоля роялистами сопровождалось настоящей вакханалией буйств и всякого рода насилий. Условия сдачи города были нарушены раньше, чем успели высохнуть чернила, которыми они были подписаны. В стенах города было много зложелательных лиц, указывавших «победителю» достойные его внимания жертвы и добычу, хотя, в сущности, королевским наемникам было безразлично, в чей дом врываться, чью жизнь уничтожать, чье имущество грабить. Они ничем не брезговали, совершая свои разбойничьи подвиги с неописуемым цинизмом и невероятною жестокостью.

Финс оставил потомству свидетельство, что принц Руперт будто бы сделал все от него зависящее, чтобы обуздать своих дикарей, и что ради этого даже пускал в ход свою шпагу. Может быть, это было так, но его удары придворною шпагою по спинам головорезов скорее всего были притворными, чтобы доказать свою «лояльность». «Наказуемые» мало обращали внимания на это воздействие и храбро продолжали свое дело: ведь им наперед была обещана полная свобода грабить Бристоль и лицемерная игра их предводителя не могла смутить этих головорезов. Одно перехваченное письмо от кровавой памяти лорда Байрона к принцу Руперту ставит этот скандальный факт вне всякого сомнения.

Все дома парламентариев подвергались вторжению буйных шаек Руперта и освобождались ими от всех ценностей, а хозяйки этих домов, как бы высоко ни было их общественное положение, претерпевали самое гнусное насилие. Это было первым практическим ознакомлением Бристоля с победоносным роялизмом, и даже те, которые способствовали этому ознакомлению, вскоре сами же почувствовали оскомину от такой прелести.

По условиям сдачи гарнизон и все нежелающие оставаться могли беспрепятственно покинуть город; но это нужно было сделать как можно скорее, чтобы очистить помещения для вступающих «победителей». Лицам невоенным было предоставлено право взять с собой имущество. Последнее условие являлось уж прямою насмешкою, так как почти все, кто не чувствовал себя в безопасности и был в состоянии выбраться из города, поспешили воспользоваться предоставленной им «милостью».

В числе пожелавших покинуть занятый неприятелем город находился и мистер Поуэль. Теперь, при господстве роялистов, Бристоль не мог уж больше служить ему надежным убежищем, а тем более — его дочерям. Дочерей мистер Поуэль и вообще был рад освободить от влияния легкомысленной родственницы. Самое ценное его движимое имущество хранилось в Глостере, куда он и намеревался перебраться. Остальное было неважно. Совершить переезд он нашел более удобным на верховых лошадях. Выезд из Бристоля был назначен утром следующего дня. Сабрина и Вега заранее были предупреждены отцом об этой необходимой перемене места жительства, и обе девушки ничего, кроме радости, по этому поводу не выразили.

Защитники города выступили из его ворот; лишенные оружия, они медленно проходили между рядами неприятельских полчищ. На их головы сыпались всякого рода ядовитые насмешки, но они в горделивом сознании своего достоинства выносили все это молча. Не мог только смолчать Юстес Тревор