Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Е. Лигачёв:
— Боголюбов был особо приближён к Черненко, пользовался его полным доверием, и эта странная благосклонность со стороны генсека служила для меня одним из проявлений двойственности натуры Константина Устиновича: сам он был человеком скромным, а Клавдий Михайлович явно злоупотреблял своей высокой должностью. И всё-таки Черненко ему доверял! Вот и разберись…
Но так или иначе, а оставить Боголюбова в покое, скажем, просто не обращать на него внимания я никак не мог: он был одним из старых, могущественных аппаратных столпов, на которого, как говорится, замыкались и некоторые другие высокого ранга аппаратчики, олицетворявшие прежние порядки Старой площади. Такого же мнения, кстати, придерживался и Горбачёв.
Тут надо ещё напомнить, что при Андропове Боголюбов, что называется, стоял по стойке «смирно», он буквально менялся в лице, когда ему звонил по телефону Юрий Владимирович, — однажды я наблюдал это сам, поскольку в момент звонка находился в боголюбовском кабинете. Зато после смерти Андропова Боголюбов, видимо, решил сполна взять своё.
В 1984 году, помнится, у него был 70-летний юбилей, встал вопрос о награждении. Горбачёв и я, уступая нажиму Черненко, скрепя сердце вынуждены были дать согласие на то, чтобы Боголюбова наградили орденом. Однако ему и главного ордена показалось мало, он буквально выклянчил у Черненко звание Героя Социалистического Труда, о чём я узнал лишь из газет.
Так было, такие в то время были порядки, и они свидетельствовали о том, что начинает возрождаться «звездопад» брежневских лет.
История с Боголюбовым длилась довольно долго и завершилась уже после апреля 1985 года. Личных отношений у меня с Боголюбовым не было, никогда он мне, как говорится, дорогу не перебегал. Но Боголюбов олицетворял стиль начальствующего партаппаратчика, он был чиновником не по должности, а по сути. И пока он находился во главе одного из важнейших отделов ЦК, это символизировало, что бюрократический стиль не сломлен. Вопрос, таким образом, был по крупному счёту объективным, а не личностным.
Ой ли? Скорее всего, личностным.
— Между тем, — продолжает Егор Кузьмич, — в ЦК КПСС начали приходить письма о злоупотреблениях, допущенных Боголюбовым. В частности, поступил сигнал из Киргизии, в котором речь шла о следующем. Боголюбов от этой республики был депутатом Верховного Совета СССР и на встречи с избирателями четырежды прилетал туда на отдельном самолёте. Люди справедливо усматривали в этом использование служебного положения. Стали разбираться — за этим серьёзным нарушением выявились и другие.
Во-первых, выяснилось, что Боголюбов защитил докторскую диссертацию, которую за него написал другой человек. Кроме того, оказалось, что ему выдали подложную справку (добился) об участии в боевых действиях на фронте в годы Великой Отечественной войны. Но, как говорится, дальше — больше.
Боголюбов, пользуясь своим служебным положением, сумел примазаться к коллективу специалистов и получить Государственную премию за прокладку пневмопочты между зданием ЦК на Старой площади и Кремлём. А лауреатом Ленинской премии (Ленинской!) он стал вместе с архитекторами и строителями за проектирование и создание зала заседаний Пленумов ЦК. Была ли необходимость удостаивать Ленинской премии строителей зала заседаний Пленумов?
Выяснилось, что он получил несколько десятков тысяч рублей за издание томов резолюций Пленумов ЦК КПСС в Политиздате. Между тем подготовка таких изданий непосредственно входила в его служебные обязанности, он не имел права на деньги за эти книги. Кстати говоря, члены Политбюро того периода перечисляли гонорары за свои книги в партийную кассу. Что касается меня, то, работая в ЦК, я ни разу не получил гонорар за книги и публикации в газетах и журналах, тоже перечислял их на партийный счёт.
«Букет» злоупотреблений оказался выдающимся. Когда Горбачёву предоставили выводы комиссии, вопрос о Боголюбове был решён незамедлительно: его выдворили из аппарата. Партком аппарата ЦК КПСС тщательно разобрался в злоупотреблениях Боголюбова и исключил его из партии. Перестали работать в ЦК и другие могущественные в прежние времена аппаратные столпы.
Пришли другие, выдвинутые Горбачёвым и Лигачёвым. Были ли они лучше прежних? За Боголюбова докторскую диссертацию написал другой человек? Но ведь я помню, как в результате кадровой чистки на один из ведущих отделов в ЦК пришёл новый заведующий. Через несколько месяцев он взял в штат журналиста, который писал за него монографию. И это было уже в годы перестройки! Он даже машинистку персональную взял, чтобы не было утечки информации.
Скорее всего, расправа с Боголюбовым вызвана всё же личностными мотивами. Это была месть влиятельному, если не сказать могущественному человеку. Аргументы, приведённые Лигачёвым, — мелкие.
В. Болдин:
— В канун Всесоюзной идеологической конференции 1984 года умер Дмитрий Фёдорович Устинов, и Горбачёв почувствовал себя особенно беззащитным. Это было серьёзным ударом по планам Михаила Сергеевича. Он тяжело переживал утрату и опасался возможных изменений в его судьбе. Но тяжёлая болезнь Черненко, хорошо прошедшая конференция уже не позволяли так просто отодвинуть Горбачёва.
В отношениях между Устиновым и Горбачёвым много неясного. Михаил Сергеевич выставляет его своим сторонником и чуть ли не самым близким другом. Многие сомневаются: что могло быть общего у этих очень разных людей? Чем покорил опытного сталинского наркома молодой комсомольский краснобай?
A. Коробейников:
— А сколько фальши звучит в его (Горбачёва. — Н.3.) описании тех сцен в Политбюро, когда он будто бы искренне предлагал другие кандидатуры на пост генсека! «Наиболее подходящей кандидатурой на роль преемника Андропова, — пишет Горбачёв, — я считал Д.Ф. Устинова, хотя ему в то время было уже 75 лет. Я «нажимал» на Дмитрия Фёдоровича, поскольку других вариантов не видел», — продолжал Горбачёв. Опять лукавство. Согласитесь: даже положительно оценивая Устинова, вы, Михаил Сергеевич, в душе никак не могли смириться с выдвижением такого старца. Лучше бы написали честно о «своём варианте», о котором мечтали в той полумёртвой обстановке, — неспроста же приводите массу коридорных слухов и разговоров о возможном назначении вашей персоны. И нечего кокетничать — в то время это был действительно приемлемый вариант.
B. Прибытков:
— Устинов, если бы смерть Черненко произошла раньше, вне всякого сомнения, твёрдо и прочно стал бы новым генсеком! Но Устинов умер в кремлёвско-чазовском люксе не только раньше Константина Устиновича, но и из-за ерундовой болячки…
Привезли его в ЦКБ в очень тяжёлом состоянии. Черненко, как только представилась такая возможность — а он в это самое время был также частым гостем больницы — навестил друга. Устинов лежал на кровати и спокойным взглядом смотрел на генсека. Самое странное, что «лежачий» больной утешал «стоячего»:
— Держись, Костя! Твоя болезнь обязательно отступит. Нам не пристало сдаваться…