— Правда? — равнодушно сказала Робин.

— Я знаю, кто ее убил, — сказал Брэм.

Робин посмотрела на него. Он был так высок, что находился почти на уровне ее глаз. Вспомнив, что случилось с его матерью, она не могла не пожалеть мальчика, но ни его жадное выражение лица, ни его патентованное желание внушить шок или страх не вызывали симпатии.

— Тогда ты должен рассказать об этом взрослому, — сказала Робин.

— Ты взрослая, — сказал Брэм. — Если я скажу тебе, ты должна будешь что-то с этим сделать, не так ли?

— Я имела в виду взрослого, как твой отец или Мариам.

— Как ты узнала, что она не моя мама? — спросил он.

— Кто-то сказал мне это, — ответила Робин.

— Ты знаешь, что случилось с моей настоящей мамой?

— Нет, — сказала Робин.

— Мужчина задушил ее до смерти.

— Это ужасно, — серьезно сказала Робин. — Мне очень жаль.

Она подозревала, что Брэм ожидал, что она обвинит его в лжи. На долю секунды его ухмылка ослабла. Затем он громко сказал,

— Мне все равно. С Нильсом жить лучше. Он дает мне все.

— Повезло тебе, — с улыбкой сказала Робин и окинула взглядом остальную часть комнаты.

Она подумала, что это не может быть то место, где Джош и Эди записывали то раннее видео, когда они были так явно влюблены, потому что в той комнате стояла односпальная кровать. Она не увидела ни бумажника Джоша, ни ключей. Доска для дартса уцелела во время пожара, потому что висела в противоположном конце комнаты, и к ней был приколот рисунок, из которого торчали три дротика. Любопытствуя, Робин подошла к доске и с легким удивлением увидела, что это довольно плохой карандашный рисунок Иниго Апкотта, который она опознала в основном по тому, что Катя написала его имя над своей собственной подписью.

— Кто повесил рисунок этого бедняги на доску для дартса? — негромко спросила она Брэма.

Не получив ответа, она повернулась и уставилась прямо в морду дохлой крысы.

Робин вскрикнула, привалилась спиной к стене и почувствовала, как оперенье дротиков укололо ее затылок. У крысы, частично сгнившей, не было глаз: зубы были желтыми, толстый, похожий на червяка хвост — жестким. От нее воняло спиртом, и Брэм, смеясь, подталкивал ее к ней. Большая банка, полная мутной жидкости, стояла на полу рядом с кроватью, крышка была снята.

— Нет, — крикнула Робин, оттолкнула Брэма, наполовину выбежала из комнаты в пустынный коридор и поспешила обратно, стараясь не поддаться первобытному желанию бежать, хотя и не слышала, как Брэм бежит за ней.

Когда она добралась до верха лестницы, то увидела, что Пез стоит один в коридоре внизу и выглядит раздраженным, но выражение его лица прояснилось, когда она начала спускаться по лестнице.

— Я думал, ты сбежала.

— Нет, — ответила Робин, пытаясь взять себя в руки. — Брэм хотел показать мне кое-что наверху.

— О Боже, — сказал Пез, выглядя немного позабавленным. — Что?

— Что-то, что ты нарисовал на стене, — сказала Робин, пытаясь сделать такое же забавное выражение лица.

— Черт, он тебе это показывал? — сказал Пез с поникшим видом. — Это была шутка — и эта дверь должна быть заперта.

Робин только что вышла в холл, когда Брэм с грохотом спустился за ней по лестнице.

— Где ты взял ключ от комнаты Джоша? — потребовал Пез у мальчика.

— Брэм нагло пожал плечами, а затем посмотрел Робин прямо в глаза.

— Это сделала Зои, — сказал он с широкой ухмылкой и скрылся за углом, направляясь на кухню.

Глава 67

Теперь он считает меня раздосадованным.

Думаю, я задрапировался в женскую гордость.

с идеальной целью.

Элизабет Баррет Браунинг

Аврора Лей

— Что Зои сделала? — спросил Пез.

— Без понятия, — соврал Робин. — Он забавный мальчик, не так ли?

— О да, “забавный”, — сказал Пез с фырканьем. — Пойдем. Мы идем в Гейтхаус.

Прежнее хорошее настроение Пеза, казалось, было испорчено разговором с Ормондом, хотя его настроение восстановилось, когда они вышли на мягкий предвечерний воздух. Пока они шли к пабу, он расспрашивал Робин о ее карьере маркетолога, которую она, к счастью, придумала достаточно подробно, чтобы дать готовые ответы.

— Тебе не кажется это скучным? — спросил Пез.

— Конечно, кажется, — ответила Робин, и Пез рассмеялся.

— Извини, что я так долго был наверху, — сказал он.

— Ничего страшного. Я разговаривал с Нильсом.

— Да? — сказал Пез, ухмыляясь. — Что думаешь о нем?

— Интересный, — сказала Робин, и Пез снова засмеялся.

— Ладно, ты можешь сказать, что он странный. Это не странно, если он мой отец. О чем он говорил?

— Э… индуистский тантризм, капитализм, самоубийство, Аномия— Робин краем глаза следила за любой реакцией, но не увидела ее — аристократическое мировоззрение, смерть — это исполнение…

— Ты пересказал все его лучшие хиты, — сказал Пез, ухмыляясь. Он безобидный, просто эксцентричный, как… он считает себя прирожденным аристократом, потому что пережил, когда его отец оставил ему миллионы.

— Должно быть, это было настоящим испытанием, — сказала Робин, и на этот раз, когда Пез рассмеялся, он протянул руку и слегка коснулся ее руки.

— Ты забавная, — сказал он, слегка удивленный.

— Он также показал мне кое-что из своего искусства.

— Да? И что ты думаешь? — Прежде чем Робин успела ответить, Пез сказал: — Чертовски ужасно, правда? Не волнуйся, мы все знаем, что это дерьмо. Он прошел через все: живопись, скульптуру, офорт, гравюру, цифровые технологии — а на прошлой неделе он говорил о том, чтобы заняться ксилографией.

— Он когда-нибудь что-нибудь продавал? О нет, подожди — он считает, что искусство должно быть бесплатным, так?

— Да, — сказал Пез. — Легко говорить, если у тебя уже есть миллионы в банке, например. Иногда он устраивает небольшие индивидуальные выставки в Норт Гроув, и все старожилы, студенты, которые торчат там годами, приходят, пьют вино и говорят, что он гений. Думаю, некоторые из них даже верят в это. Очень мило… Он сказал тебе, какой ты расы?

— Какой расы? — повторила Робин. — Что ты имеешь в виду?

—