– Дядя Сева, тебя вправду убить могли?..

– Да каждый день, и не только меня. Мы эти приговоры пачками получали. И всё было очень серьёзно. Твой отец меня собой прикрыл, не спросив согласия. Знал, что в живых из нас только один мог остаться. Так и вышло. Вот ты Инессу месяц назад встретила. Мы уже пару раз встретились, посидели, прошлое вспомнили. Её первый муж исполнения своего приговора ждал четырнадцать лет! Так и ходил под дамокловым мечом. Волосок оборвался, когда уже не ждали. Разные у нас с Сашкой отношения были, но теперь уже всё прощено. И сердце жмёт, когда Инессу вижу. Так неужели ты думаешь, что я теперь, при своих нынешних возможностях, тебе не помогу? Считаешь, что осволочился в достатке?..

– Что ты, дядя Сева! В жизни так не считала. Но не могу же я тебя заранее вписывать в свою заморочки! Может, я замуж выйду. Это мне раз плюнуть.

– Выходи, конечно, но только по любви. Ни в коем случае не с горя, ни кому-то назло! Получится – буду рад. Нет – сами справимся. Ты о ребёнке думай в первую очередь. Каково ему будет с этим человеком? Я вот, например, совсем забыл, что Костя и Яшка мне не родные.

– Да, ты их вырастил, выучил. А другие, даже родные отцы, бросают детей к чёртовой бабушке. Всё не так просто. И мачехи бывают хорошие, и матери плохие. Дядя Сева, я обязательно спрошу твоего совета, если до свадьбы дело дойдёт.

– Уж сделай милость! А то я никак не могу привыкнуть к вновь открывшимся обстоятельствам. Я, конечно, в девяносто первом хотел, чтобы Светка парня родила. Ты и получилась отчаянная. Да только Михаилом Ружецким стать не могла…

– Так пусть мой сын станет! В чём проблема? Здесь уж осечки не будет…

– Спасибо тебе, Марьяна! Я знал, что ты так решишь. У Богдана-то две дочери, а Кристина больше не хочет рожать. Твой старший сын за границей, носит другую фамилию. Но я почему-то чувствовал, что ещё не всё потеряно. Ты береги себя, Марьяна, и моего внучатого племянника. Писаный красавец будет…

– Надеюсь. Ты ведь знаешь, как я гуляла. А с того момента, как узнала – ни с кем! Представляешь? Ты ещё спрашивал на барбекю у Вороновых, девятого мая, не заболела ли я. Не пью, не курю – фантастика! Помнишь?

– Конечно, помню. Честно скажу – не догадался. Ты ведь никогда не горела желанием… От Маамуна избавилась при первой возможности – даже в законном браке. Скрытная ты очень, подруга. С одной стороны, это здорово – для работы. А в жизни часто напрягает. Никогда не знаешь, к чему готовиться. Но всё-таки я рад, рад за тебя! Мощная мотивация дорогого стоит. А силы воли тебе не занимать…

– Мой организм всё решил за меня. Сработал инстинкт самки, который позволяет выбирать лучший генетический материал. Раз это случилось, я не вправе отвергнуть такой дар. Как волнительно будет смотреть ему в глаза, брать на руки, прижимать к себе, кормить грудью! Я даже боюсь…

– Чего боишься, Марьяна? Ведь радоваться надо!

– Я радуюсь, дядя Сева. Но всё равно страшно. Я слишком счастлива – это неспроста. Так долго быть не может.

– Может, Марьяна, может! И теперь, надеюсь, ты согласишься отойти от дел. Клянусь – так и так предложил бы уехать. Хоть в Белоруссию, хоть в Грецию, хоть на Майорку. Ты в полиции не служишь, тебе можно.

– На Майорке неплохо бы поесть ныне запрещённого «хамона». Я уже соскучилась…

– Улыбаешься? Раздумала прыгать с крыши? Вот и умница. Действительно, наша операция входит в новую фазу. Твои услуги больше не потребуются. Ты и так сделала много, за что достойна награды.

– Награда у меня в животе.

– Не мешало бы что-нибудь и на грудь повесить. Приятно всё-таки осознавать, что твоя жизнь, твои дела оценены. Не к месту будет помянуто, но я о тесте своём подумал, о Вячеславе. Ты была на похоронах. Помнишь, наверное, награды на подушках. И советские, и новые. В том числе и звезда ордена «За заслуги перед Отечеством» второй степени. Это очень серьёзная награда. На красной ленте, из серебра с позолотой…

– Ну, мне такое не грозит!

– Кто знает, кто знает? Я так и вижу твою награду в коробочке. Не понимаю только, какую именно. Вот держу её на ладони, хочу тебе вручить. А ты почему-то не берёшь.

– Не надо было «тигриную водку» пить, дядя Сева! И работать так много тоже вредно. С одним Финансистом вчера весь день просидел. Я понимаю, что уже ничем помочь не смогу. К тому же, достаточно засветилась, и никакие парики не помогут. Лёльку тоже отстраняешь?

– И её тоже. Девушек долго эксплуатировать нельзя. И Михон пускай женится, наконец. Остаются Дрон в Питере и Влад Брагин в Москве. Он, кстати, скоро приезжает сюда – на юбилей Женьки Озирского. Дети Андрея весь год держат нас в праздничном настроении.

– Да, ему через четыре дня будет тридцать. Значит, они с Дианой вырвутся с гастролей? Диана – ведущая балерина, и Женька тоже премьер. Там ведь не только спектакли, но и репетиции почти каждый день…

– Значит, нашли возможность. Хотят отметить в узком кругу, именно в тот день. А уже потом – в театре.

– Лёлька меня тоже приглашала, – призналась я. – Собираемся двадцать седьмого июня, на даче в Горьковском. Но поскольку Лёлька дежурит, к началу вечеринки не успеет. Потому и попросила меня поработать на разогреве. После праздника решим, куда я поеду отдыхать. Хочу только быть уверенной в том, что сделала всё возможное, а не сбежала с поля боя.

– Ты-то не сбежишь! Наоборот, я мечтаю о том, чтобы в тебе наконец-то включился инстинкт самосохранения. Если тебе, Марьяна, чего и не хватало, то именно его…

27 июня (ранний вечер). А что ещё мог сказать генерал? Только одно: «Совокупляйтесь! Мне нужны солдаты!» Когда-то дядя Сева готов был стеречь меня с поленом после гулянок. Теперь он, похоже, решил расслабиться и получить удовольствие.

На участке в Горьковском звучала «Тико-тико» – бразильская народная мелодия. Мы вспоминали, как на Лёлькином юбилее, в «Гелиос-отеле», танцевали польку «Краковяк» Вадима Людвиковского. Женьки Озирского там не было, и сейчас просил повторить этот номер – когда приедет сестра. Все заранее знали, что Лёлька задержится на службе, и потому не волновались.

А пока Евгений и его супруга Диана занимали нас рассказами о своей балетной жизни. В частности, объясняли, как им удалось вырваться в Питер. Ведь владелец их труппы, очень известный и своенравный француз, раньше не давал своим танцовщикам никаких послаблений.

– А уж особенно – ведущей паре! – хлопая не в меру накрашенными, как на сцене, ресницами жаловалась Диана Разживина. – Ещё кордебалет – куда ни шло. Их заменить можно. А мы с Женей одни такие. В Штатах некогда было и Вашингтон посмотреть. То обычная репетиция, то сводная, то постановочная или генеральная. Хореограф три шкуры дерёт. Но, на наше счастье, он решил снимать фильм в Питере – по своему балету. Мы там в главных ролях. Вот, отмучились в «Кеннеди-центре», и нас отпустили на недельку – в себя прийти. Зато потом отделают под орех. На то, что на сцене сделаешь за несколько минут, в фильме уходит три часа. Мы уже один раз попробовали этой заразы. Хореограф сидит в мягком кресле, кофе попивает и командует. То переигрываешь, то повернулся не туда, то выражение лица не соответствует. Пока дождёшься от него одобрения, язык на плечо вывалишь. Но зато балет останется для последующих поколений. Женьке один раз пришлось час с задранными кверху ногами на сцене пролежать. А я стояла в раскорячку и за эти ноги его держала. В жутком сне уже снятся крики: «Внимание! Фонограмма! Камера!»