В 1943 году Гитлер сто дней — с марта до июля — тянул с началом операции «Цитадель» под Курском отчасти из-за обещания Шпеера поставить на фронт большое количество новых танков «пантера». Потеря фактора внезапности нападения, игравшего ключевую роль в лучшие времена блицкрига, имела катастрофические последствия. Русские знали, когда и откуда следует ждать удара, и успели к нему неплохо подготовиться.

Гитлера вряд ли можно винить в том, что он проспал день «Д», но фюрер серьезно помешал Рунштедту в обороне Нормандии в июне 1944 года. В этом отношении он тоже оказал немалую услугу союзникам. Его компромиссное решение между планами Рундштедта сосредоточить главные силы в глубине материка и намерениями Роммеля сражаться на берегу оказалось самым худшим: оно запутало ответные действия, раздробило и внесло сумятицу в командование операциями. Даже в середине июля Гитлер все еще был убежден в том, что главный удар союзники нанесут в Па-де-Кале, и не разрешал перебросить сконцентрированные там мощные силы на юг. Он по своей глупости стал жертвой дезинформационных кампаний союзников «Фортитьюд-север» и «Фортитьюд-юг».

17 июня 1944 года на встрече с Роммелем и Рундштедтом фюрер обвинил немецкие войска во Франции в слабости и трусости, запретив им отступать и пообещав выиграть войну при помощи новых секретных вооружений. В то же время он сам же и препятствовал их своевременному появлению, затормозив программу создания реактивных истребителей и то запуская, то останавливая разработку крылатых бомб «Фау-1» и ракет «Фау-2».

Постоянные перетряски генералитета, увольнения и возвращения генералов дезорганизовывали верховное командование и деморализовывали солдат, снижали их веру в командующих. Уволив Манштейна, которому он должен был поручить управление всем Восточным фронтом, Гитлер совершил одну из своих самых грубейших ошибок, хотя и послушание еще не гарантировало благосклонность фюрера. 28 июня 1944 года он снял фельдмаршала Эрнста Буша с поста командующего группой армий «Центр», заменив его Моделем. Через неделю фюрер заменил Рундштедта фельдмаршалом фон Клюге, еще полностью не оправившимся после автокатастрофы. 10 июля Гитлер запретил группе армий «Север» помочь Моделю в его попытках не пустить русских в Прибалтику, а 5 сентября фюрер снова назначил Рундштедта главнокомандующим на Западе — всего через несколько недель после того, как он заменил его на фон Клюге. Некоторым фельдмаршалам удалось покомандовать всеми армейскими группами в России лишь несколько месяцев. У человека с якобы «несгибаемой волей» настроение менялось как у барышни.

Взрыв бомбы 20 июля посеял недоверие Гитлера к генералам, но и укрепил его веру в свою неуязвимость и исключительность — адская комбинация самонадеянности. К Рождеству 1944 года в ходе Арденнского наступления немцы отвоевали четыреста квадратных миль, но было ясно, что дальше они не пройдут и Антверпен не падет. Гитлер тем не менее запланировал в Новом году наступление в Эльзасе, которое, конечно, не состоялось. Запретив Моделю отойти из района Хоуффализе, фюрер лишил немецкую армию возможности упрочить свои позиции дальше к востоку. В итоге американская 1-я армия вступила на территорию фатерланда у Сент-Вита.

В марте 1945 года Гитлер снова снял Рундштедта с поста главнокомандующего на Западе, после того как американский III корпус успешно перешел Рейн по мосту Людендорфа у Ремагена. 12 марта фюрер посетил Восточный фронт. В замке города Фрейенвальде на Одере он предупредил командующих о том, что «сейчас дорог каждый день и каждый час», так как вот-вот будет запущено новое секретное оружие, не уточнив, правда, какое именно[1433]. Возможно, ему нечего было сказать: последняя ракета «Фау-2» взлетела через две недели, — или он имел в виду усовершенствованные субмарины, которые еще не были готовы выйти в море. (А скорее всего это был очередной блеф.) Правда, тогда он действительно приготовил «секретное оружие» — против самих немцев, проигрывающих войну и тем самым предающих фюрера. 19 марта Гитлер отдал приказ уничтожить все заводы и продовольственные склады в прифронтовых зонах, который, к счастью, игнорировал Альберт Шпеер и другие здравомыслящие генералы, кроме фанатичных нацистов. Спустя девять дней фюрер уволил своего лучшего полевого командующего — Хайнца Гудериана, заменив его никчемным Гансом Кребсом. Как тут не вспомнить Хинкеля, «великого диктатора» Чарли Чаплина. К концу войны Гитлер все больше выдвигал ярых нацистов вроде Кребса, Шёрнера и Рендулича, а не способных генералов.

Если бы Гитлер не был национал-социалистом, возможно, и не развязал бы Вторую мировую войну и даже, возможно, выиграл бы ее. Победа союзников вовсе не была неизбежной. «Праздно и сентиментально думать, что в истине заключена какая-то присущая только ей и несвойственная заблуждению сила, способная восторжествовать над застенками и плахами», — писал Джон Стюарт Милль в эссе «О свободе». Многие из самых худших заблуждений Гитлера вызывались его идеологическими убеждениями, а не военными обстоятельствами. Клейст говорил после войны Лидделу Гарту: «Нацисты заставили нас переиначить изречение Клаузевица и считать мир продолжением войны». Нетрудно представить себе другой сценарий Второй мировой войны, в котором комитет начальников штабов Гитлера не допускает ошибок фюрера, но читать его, наверное, было бы страшно.

Конечно, сегодня, по прошествии многих десятилетий, легко рассуждать о различных вариантах развития и исхода войны и потешаться над промахами Гитлера, которые в тех условиях — особенно при отсутствии здравых и критических советов — могли казаться наилучшими решениями. Он не располагал информацией и разведданными, которые доступны нам, и не мог знать, о чем думает его противник (мы же теперь знаем о планах и намерениях всех сторон). Тем не менее даже Сталин прислушивался к мнению ставки, если оно, конечно, не подрывало его авторитет. Общую военную стратегию Германии после 1939 года должен был направлять комитет начальников штабов, имеющий определенную независимость от Гитлера и Геринга и объединяющий таких талантливых генералов, как Манштейн, Гальдер, Браухич, Рундштедт, Гудериан, Штудент, Зенгер, Фитингоф, Бок и Кессельринг, а за военно-морские дела следовало отвечать исключительно Редеру и Дёницу. Гитлеру оставалось бы только совершать поездки на фронт, посещать раненых и места бомбежек, угрожать нейтральным странам, выступать с речами, поднимающими моральный дух, и предпринимать дипломатические меры для того, чтобы предотвратить вступление в войну Соединенных Штатов.

Трудно сказать, совершили бы генералы такие же или другие, но менее губительные ошибки. Возможно, 79 миллионов немцев никак не могли покорить 193 миллиона русских, и они были обречены проиграть войну при любых обстоятельствах. Кто знает, что было бы, если бы Гитлер играл меньшую, а генералы — большую роль в стратегии после «Барбароссы». Не исключено, что война затянулась бы и вызвала еще больше жертв. Поражение Германии обусловлено самой политической природой гитлеризма, его неприятием отступлений и фанатичной верой в фюрера. Гитлеризм побеждал дома в борьбе с наследием Версаля в двадцатых годах и на международной арене — в тридцатых. Дерзость, непредсказуемость, тактика блицкрига помогали Гитлеру добиваться своих целей вплоть до конца 1941 года. Но их уже было недостаточно, когда он встретился с объединенной воздушной силой союзников и броневой мощью России. «Поражение Германии было вызвано главным образом и только лишь превосходством союзной авиации», — заявлял Альберт Кессельринг. Такого же мнения придерживались и другие немецкие генералы, в том числе Блюмент-рит[1434]. Они были, конечно, не правы. Смертельный удар нацизму нанесли русские войска на земле. Однако альянс этих двух факторов поставил пределы блицкригу нацизма, заставив его попятиться назад. И захлебнулся он, как показано в главе 10, в зерновых полях у деревни Прохоровка.