Шрифт:
Интервал:
Закладка:
644
Когда Пушкин отказал Дантесу от дому, Дантес несколько раз писал его жене, по словам Данзаса; Наталья Николаевна Пушкина все эти письма показывала мужу. (Прим. А. Амосова.)
645
Данзас ошибается: Пушкин действительно обращался к К. О. Россету, но уже после отправки вызова (см. с. 315 наст. изд.). Россет ответил полуотказом, после чего обязанности секунданта по просьбе Пушкина выполнял Соллогуб. Двухнедельной отсрочки дуэли добивался не Дантес, а Геккерн.
646
Моя свояченица не знает теперь, какой национальности она будет: русской, французской или голландской?
647
Эти письма Дантеса к Пушкину неизвестны, но, по-видимому, об одном из них упоминает Жуковский (см. с. 340 наст. изд.) в своих конспективных заметках.
648
Ты возьмешь его, негодяй.
649
Княгиня Б. — по-видимому, Елена Павловна Белосельская-Белозерская, падчерица Бенкендорфа. После дуэли она добивалась снисхождения для Дантеса.
650
Принято считать, что Наталья Николаевна противилась желанию поэта выйти в отставку. По свидетельству О. С. Павлищевой, в августе 1835 г. «мадам <Н. Н. Пушкина> и слышать не хочет» об отъезде в деревню (ЛН, т. 16–18, с. 794; ср. в письме Н. О. Пушкиной от 8 июня 1835 г. — Там же, с. 792; т. I, с. 403 наст. изд.). В 1836 г., думается, дело обстояло иначе. Сообщение Данзаса подтверждает разговор Натальи Николаевны с Дантесом, услышанный М. К. Мердер и записанный в ее дневнике 5 февраля 1836 г.: «Уехать — думаете ли вы об этом — я этому не верю — это не ваше намерение» (PC, 1900, август, с. 383–384). Очевидно, жена поэта стала смотреть на отъезд как на возможность избежать серьезного увлечения Дантесом. Как раз к январю — февралю относятся письма Дантеса к Геккерну, подтверждающие, что страсть Дантеса вызвала ответное чувство Натальи Николаевны (см.: М. А. Цявловский. Новые материалы для биографии Пушкина. — «Звенья», т. IX, с. 173–176).
651
Это показание расходится с записью Жуковского (см. с. 340 наст. изд.), где категорически утверждается, что до часу дня Пушкин не выходил из дома и что, незадолго до его ухода, к нему приехал Данзас. «В 12-м часу утра» (до прихода Данзаса) у Пушкина успел побывать библиофил Ф. Ф. Цветаев, «который говорил с ним о новом издании его сочинений». «Пушкин был весел», — пишет Цветаев (его воспоминания об этом см.: ЛН, т. 58, с. 138). Утверждение самого Данзаса (и других мемуаристов) о случайной встрече его с Пушкиным имело целью смягчить вину Данзаса перед судом, так как по закону секунданты при «зачатии драк должны были приятельски искать помирить ссорящихся, и ежели того не могут учинить, то немедленно по караулам послать и о таком деле объявить» (Дело о дуэли, с. 104).
652
Я хочу теперь посвятить вас во все.
653
При этом Пушкин прочитал вслух списанную им самим копию с письма своего к Гекерену (отцу) и отдал ее Данзасу. О письме этом сказано выше. (Прим. А. Амосова.)
654
Теперь единственное, что я хочу вам сказать, — это то, что если дело не окончится сегодня же, то при первой встрече с Гекереном, отцом или сыном, я плюну им в лицо.
655
Вот мой секундант… — Вы согласны?
656
У д’Аршиака с Пушкиным раньше была по случаю этой дуэли переписка. (Прим. А. Амосова.)
657
Передавая, в основном, точно условия дуэли, Данзас упустил следующий пункт: «Принимается, что после выстрела противникам не дозволяется менять место, для того чтобы выстреливший первым огню своего противника подвергся на том же самом расстоянии» (Щеголев, с. 316). Пункт о возможности объяснения между противниками через секундантов был включен по настоянию Данзаса, чтобы «пе упускать случая» к примирению противников (Дело о дуэли, с. 100).
658
Мне это совершенно безразлично, только постарайтесь сделать все возможно скорее.
659
Все ли наконец кончено?
660
Раненый Пушкин упал на шинель Данзаса, окровавленная подкладка хранится у него до сих пор. (Прим. А. Амосова.)
661
Мне кажется, что у меня раздроблена ляжка.
662
Подождите, у меня еще достаточно сил, чтобы сделать свой выстрел.
663
Эту перемену пистолета д’Аршиак считал нарушением условий поединка, «…я бы мог, — писал он П. А. Вяземскому, — на это сделать возражение, но знак барона Жоржа Геккерна меня остановил». Данзас решительно возражал против стремления д’Аршиака приписывать эффективность выстрела Пушкина благородству Дантеса. В своем письме к Вяземскому он объяснял, что «по условию каждый из противников имел право выстрелить» и что осечки у Пушкина быть не могло, потому что «пистолеты были с пистонами» и «снег, забившийся в дуло пистолета А. С., усилил бы только удар выстрела». «Что до меня касается, — завершал он свою поправку, — я почитаю оскорбительным для памяти Пушкина предположение, будто он стрелял в противника своего с преимуществами, на которые не имел права. Еще раз повторяю, что никакого сомнения против правильности обмена пистолета