большинство кандидатов в президенты, Джонни брал деньги у всех. Естественно, мы были обязаны бросить пару пенни в его предвыборную копилку. Тем не менее, Тедди, лично я голосовал бы за него. Да. За президента Соединенных Штатов. Я не шучу. Говорю совершенно серьезно. Потому что Джонни Уайт выступал против уклонения от налогов. Он обладал ответственностью. И сбалансировал бы бюджет тем, что запер бы дверь казначейства и вручил ключ Милтону Фридмену.

Я отстранила руку Джайлса.

— Тогда вам следовало его спасти. Я имею в виду сенатора Уайта.

— Или Милтона Фридмена. Он был настоящим героем нашего времени. К счастью, настала пост-экономическая эпоха. Ох, дорогая Тедди, как чудесно оказаться на пороге Золотого Века, чувствовать захватывающие перспективы и ждать великолепного ленча, приготовленного Лакшми!

Блюда были тщательно расставлены на нижней ступеньке веранды. Калки стоял, прислонившись к колонне, и ел жареного цыпленка. Треуголка Вашингтона сползла ему на уши. Либо голова у Вашингтона была значительно больше, чем у Калки, либо генерал носил под треуголкой парик. Лакшми наполнила хрустальные бокалы Марты Вашингтон пивом. Джеральдина положила картофельный салат на бумажные тарелки.

— Давайте выпьем за Золотой Век! — провозгласил Джайлс. Так мы и сделали. Но он не успокоился. — За возрождение всех тех, кто верил в Калки, миллионы — а в будущем миллиарды — которых теперь хранятся здесь в виде яйцеклеток! — Джайлс положил руку на пухлый живот Лакшми.

Калки посмотрел на Джайлса из-под треуголки и улыбнулся.

— Эй, это моя жена!

— А это мой доктор, — сказала Лакшми, наполняя бокал Джайлса.

Пикник удался. Но его портила духота. Я не люблю Вашингтон летом. Честно говоря, я не люблю его в любое время года. Но он был родным городом Лакшми, а Калки хотелось побаловать ее. Особенно сейчас. Мысль о том, что внутри ее созревает будущее человечество, приводила в трепет всех нас. У нас было такое впечатление, словно четыре миллиарда человек сжались в одну яйцеклетку. Так погасшая звезда становится черной дырой, открывающей дорогу в совершенно другой космос. Золотой Век? Что ж, мы проживем недолго и увидим только его начало. В соответствии с волей Лакшми первого ребенка должны были назвать Евой.

— Странное имя для ребенка Вишну, — сказала я.

— Я экуменист, — спокойно ответил Калки.

— Но, — решительно заявил Джайлс, — истинной верой Золотого Века будет индуизм.

— А зачем вообще нужна вера? — Я продолжала оставаться убежденной атеисткой, несмотря на то, что в силу обстоятельств была вынуждена жить в присутствии бога. Хотя сама я уверена, что никогда не привыкну к этой ситуации, другие относятся ко мне терпимо и считают, что время возьмет свое. Лично я в этом сомневаюсь. Мне хотелось бы считать, что Келли — это Калки, то есть Вишну. Но даже если бы это было так, в моем космосе нет бога. Для меня Вишну — только имя, а не факт.

— Разве можно жить без веры? — Калки вытирал хрустальный бокал бумажной салфеткой. — Все начинается с меня, верно? С того, что я сделал. — Того, что он сделал, отрицать не приходилось. — И с того, что я сделаю. Когда мои потомки заселят Землю, будет только естественно, что они станут почитать своего создателя. Не надо хмуриться, Тедди. Все человеческое требует формы. А я и есть эта форма. Сейчас я в буквальном смысле слова являюсь источником всех людей, а Лакшми — вместилищем нашей расы. — Без всякой причины (или я о ней просто не догадывалась) я вспомнила то, что читал мне раввин-дедушка, когда я была девочкой. Отрывок из Ветхого Завета. Он читал по-английски. Не знаю, как это могло быть, но я все еще слышала его голос: «И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, который дал его». Нужно будет проверить цитату.

Бело-фиолетовая молния расколола асфальтово-серое небо. Гром донесся до нас с запада. Ветер положил плашмя высокую траву на газоне, обнажив обратную сторону листьев.

Я помогла Лакшми и Джеральдине собрать остатки пикника. Если подумать, странно, зачем мы пытались соблюдать чистоту. Все равно через несколько лет Маунт-Вернон превратится в развалины, а тогда не будет никакой разницы, убрали мы остатки жареного цыпленка и картофельного салата, бумажные тарелки и банки из-под пива или нет.

К тому времени, когда мы вернулись на катер, упали первые горячие капли. Едва мы оказались на борту, как Лакшми воскликнула:

— Смотрите!

На фоне темного неба виднелись силуэты двух жирафов из зоопарка.

Джеральдина достала свою кинокамеру.

— Надеюсь, что будет достаточно света. Зрелище потрясающее!

Жирафы смотрели на нас. Мы смотрели на них. А затем на нас обрушилась новая молния, как огонь с неба, и жирафы исчезли за домом. Жирафы на газоне Маунт-Вернона. Это же надо…

Плыть против течения было нелегко. Ветер поднимал высокие волны. Дождь промочил нас до нитки. Хотя Джеральдина и Джайлс страдали от морской болезни, Лакшми довольно уютно чувствовала себя в каюте. А Калки наслаждался грозой. Он стоял рядом со мной у штурвала и позволял струям дождя хлестать ему в лицо.

Когда я готовилась пристать к берегу, Калки сказал:

— Я хочу, чтобы ты записала все, что можешь вспомнить, начиная с первого дня, когда услышала обо мне. Без умолчаний. Даже когда сомневалась. Мне это безразлично. Просто записывай все подряд.

Я использовала свою обычную отговорку:

— Ту первую книгу составил некто по фамилии Вейс, а статьи в «Нейшнл сан» были написаны Брюсом…

— Тедди, меня не волнует, как это будет написано. Имеет значение только то, что это твои личные заметки. Все, что ты знаешь. Что ты чувствовала. И что чувствуешь сейчас.

Нам приходилось кричать, чтобы преодолеть рев ветра. Я крикнула:

— Зачем?

— Для будущего. Для моих потомков.

— Джайлс сделает это лучше…

— Нет. Это должна сделать ты.

Я понятия не имела, почему Калки так настойчив. И не имею об этом понятия до сих пор. Но согласилась. А почему бы и нет?

— Это немного похоже на составление Нового Завета. — Я шутила, но Калки принял мои слова абсолютно всерьез.

— Ты сделаешь это намного лучше, чем авторы Нового Завета. Ты присутствовала при конце света, а они нет. А теперь ты здесь и присутствуешь при начале… — Конец этой высокой тираде положил шквал, сорвавший с головы Калки треуголку Вашингтона. Через секунду шляпа исчезла в высокой речной волне.

Что скрывать, я была рада… нет, не то слово. Мысль о мемуарах показалась мне интересной. Даже возбуждающей. Это могло бы придать смысл моему собственному существованию.

Каждое утро я прихожу сюда, в комнату Белого дома, которая во всех путеводителях называется Кабинетом.