– То есть вы здесь обосновались навсегда?

– Да. И я – епископ. Я был послан сюда, чтобы… – Невозмутимый испанец помедлил. Он был готов сказать «обратить в христианство эти места», но завершил фразу тактичными словами «чтобы строить в этих местах». – Вы не должны плохо думать о Иоханане.

– Который бросил работу в синагоге?

– Нет. За то, что он забрал сына с вашей мельницы. Молодой человек тоже будет работать здесь.

Для ребе Ашера это известие стало тяжелым ударом. Он нуждался в Менахеме, чтобы вести дела, но не это было его первой мыслью. С самого детства он присматривал за этим отвергнутым ребенком, заходил к нему домой, заботился, чтобы он был ухожен. Он дал ему работу и едва ли не отцовскую любовь, а позже способствовал процессу, который мог вернуть Менахема в иудаизм, и теперь, узнав, что Менахем работает в базилике, он пережил настоящее потрясение. Но отец Эйсебиус не испытывал желания обсуждать эту сугубо личную тему.

– Ребе Ашер, – официальным голосом начал он, строгим жестом положив перед собой руки. Его правильное красивое лицо четко выделялось на фоне белой стены. – Я рад, что вы вернулись домой… очень рад. – Он сделал паузу, но его гость не обратил на нее внимания, потому что продолжал думать о Менахеме и о мельнице. – Я рад, что вы вернулись, потому что вы нужны здесь. – И снова высокий стройный священник замолчал, но раввин не произнес ни слова. – Вы нужны здесь потому, что кое-кто из ваших горячих молодых евреев начинает доставлять неприятности. Насколько я понимаю, из-за налогов. Пока наш правитель проявляет исключительную снисходительность. Может, потому, что я попросил его об этом. Но, ребе Ашер…

Еврей поднялся, явно собираясь покинуть помещение. Он хотел напрямую поговорить с Менахемом, выяснить, украл ли юноша те десять драхм, чтобы его можно было продать в рабство и вернуть в иудаизм. Он уважительно поклонился священнику, как раскланивался со своими коллегами в Тверии, расставаясь с ними, – и направился к дверям.

– Ребе Ашер, – сказал испанец. Он не повышал голоса, но говорил тоном, который заставлял обратить на него внимание. – Присядьте. Ваш зять Авраам – один из главарей этой взвинченной группы. И вы должны приказать ему, чтобы он прекратил эти провокации. Или же они повлекут печальные последствия.

– Авраам? – На мгновение ребе Ашер не мог сообразить, к кому относится это имя. Он не испытывал никакого уважения к своему зятю, пусть даже тот женился на Яэль, когда она была в тяжелом состоянии. Но наконец он уловил юридический аспект проблемы. – Ах да. Раввины в Тверии обсуждали эту тему. Чрезмерные налоги и горячие головы.

– Я дал указание нашим сборщикам налогов облегчить эту ношу, – сказал отец Эйсебиус. – И направил наших рабочих строить новые дома для ваших евреев. И теперь, ребе Ашер, вы должны сотрудничать с нами. Предупредите вашего зятя Авраама и его дружков, чтобы они прекратили это опасное разжигание страстей.

– Авраам? – переспросил маленький ребе, не в силах оправиться от изумления. Не может быть, чтобы Авраам бен-Хабабли представлял собой какую-то угрозу для Византии. – Я отругаю его, – пообещал он.

– Будьте любезны, – сказал испанец.

Ребе Ашер оставил это строгое помещение с идолами на стенах и заторопился на мельницу, где нашел только одного пожилого работника, вращавшего жернов. На полу лежали пустые мешки.

– Где Менахем? – спросил ребе.

– Он оставил нас, – ответил мужчина, продолжая неторопливо вращать верхний жернов; тонкая струйка крупы текла в большое глиняное блюдо.

Полный глубокого беспокойства, ребе Ашер побрел по улочке к тому месту, где должна была воздвигнуться базилика, и увидел там Иоханана и Менахема. Они наполняли мешки щебенкой от снесенных домов, а рабы из африканской пустыни таскали их на окраину города и сваливали содержимое в вади. Отец и сын вежливо встретили ребе, который спросил:

– Менахем, могу я поговорить с тобой?

Высокий юноша, окрепший и загоревший от работы на свежем воздухе, проследовал за ребе подальше от рабов, и Божий человек спросил его:

– Ты сделал то, о чем мы говорили? Стоимостью в десять драхм, при свидетелях?…

Словно эта странная задача была кошмаром из его изломанного прошлого, Менахем отпрянул и смущенно сказал:

– Я был очень занят на работе здесь…

– Ты ушел с мельницы?

– Да. Я буду помогать выкладывать тут большую мозаику.

И снова это слово – «большая», подумал ребе Ашер. Почему большие размеры так соблазняют творческих людей? Но Менахем заговорил торопливо, словно стесняясь своего бегства:

– Сначала я занялся поисками цветных камней. Мой отец все разметит. А потом, когда плоскость будет готова, мы с отцом будем работать над рисунком.

– Но, Менахем! Ты же хотел стать настоящим евреем!

Юноше захотелось сказать: «Если бы вы искренне желали сделать меня евреем, я бы уже был им!» – но из уважения к старому раввину лишь пробормотал: «У меня много работы, ребе» – и отошел.

И тут же со стороны восточной стены послышались крики и взметнулись языки пламени. Поспешив туда, Менахем и ребе Ашер увидели, как византийские солдаты избивают какого-то молодого еврея, а рабочие пытаются затушить пламя, охватившее склад. В нем сборщики налогов хранили продукты, взысканные с жителей Макора. Прежде чем ребе Ашер успел вмешаться и спасти мальчишку, он увидел высокую фигуру отца Эйсебиуса, который пробирался сквозь толпу, бесцеремонно разбрасывая горожан в стороны, словно те были пучками соломы. Он мрачным холодным взглядом уставился на огонь.

– Ты! И ты! – крикнул он, обращаясь к толпе. – Потушить пожар!

Но все было бесполезно. Огонь пожирал содержимое склада, где хранилось зерно и оливковое масло, и было ясно, что запасы обречены. С побелевшими от ярости губами священник смотрел на это последнее преступление евреев, а затем повернулся к солдатам, избивавшим предполагаемого поджигателя. Несколько бесконечно длинных секунд Эйсебиус смотрел, как его наказывали, и крикнул: «Хватит!» Но преступник уже был мертв.

Из груди из всех собравшихся евреев вырвался единый вздох, сопровождаемый треском пламени и беспомощными криками пожарных. Отец Эйсебиус, смирившись с потерей здания, покинул место преступления, но, проходя мимо ребе Ашера, холодно бросил:

– Вот об этом я вам и говорил, но вы не обратили внимания. А теперь сюда из Антиохии явятся германцы – и вам придется иметь с ними дело. – Он прорезал толпу, как меч, выхваченный из ножен, и направился в свою обитель с выбеленными стенами. Проведя там какое-то время в молитве, он отправил посланца в Птолемаиду с сообщением, что еврейское неповиновение выходит из-под контроля: «Боюсь, что вы должны перебросить сюда германцев, стоящих в Антохии».

В эту роковую ночь два лидера религиозных общин Макора, отец Эйсебиус и ребе Ашер, каждый по отдельности, провели встречи, которые сказались в городе странным образом.