– Ты сможешь его поднять? – отозвался Редмид. – Колдовством?

– Если сумею нагрузить мой вялый мозг, то да, – ответила Моган.

В конце концов Редмид влез на дерево и обрубил сук, пронзивший Сказочного Рыцаря, а красная кровь все струилась по старому стволу и не замерзала. Он уложил ирка – высокого, как человек, но легкого, как пушинка, – на круп огромного оленя, и зверь всхрапнул.

«Двоих не снесу. Извините».

Редмид снял с седла и надел снегоступы. Он уже затосковал по исходившему от животины теплу.

– Благодарю вас-с-с обоих-х-х, – тихо прошипел Тапио.

Моган пригнула голову:

– Это был Шип?

Тапио Халтия рассмеялся, и что-то булькнуло у него в груди.

– Ес-с-сли вы хотите с-с-спасти мой никчемный ос-с-стов, то надо пош-ш-шевеливаться. Это был не Шип. Это была тень Эш-ш-ша.

Моган заворчала утробно и страшно, так что волоски на шее Редмида встали дыбом.

– Значит, прав был мой брат.

– Эш? – переспросил Билл.

Моган не ответила.

– Нам придется преодолеть двадцать миль до теплого и надежного убежища, а эта ночь полна ужасов даже для такой, как я, – вместо этого сказала она. – В путь.

Редмиду запомнился только холод и неимоверная усталость. Они шли, и они бежали – когда он перестал чувствовать под собой ноги, то побежал; он мчался, пока они не заболели, и тогда снова пошел. Деревья потрескивали на морозе, который обрушился, как герметические чары, и накрыл леса – удушающий и всепоглощающий.

Когда восток заалел, Редмид настолько вымотался, что ему хотелось лечь и уснуть, но он понимал, чем это кончится.

Первой сникла Моган, великий Страж. Она зашаталась, как пьяная, размахивая конечностями и похрюкивая.

Тапио, который за много миль не издал ни звука, вскинул голову.

– Человек! – прошипел он. – Ей нужен огонь, инач-ч-че она умрет. Внезапно – и сразу.

Редмид умел развести костер. И опасность, похоже, воспламенила его самого: он собрал хворост со всей скоростью, на какую были способны ноги; и березу нашел – рухнувшую, мертвую и еще не занесенную снегом; и снял рукавицы, повесил их на шею и принялся сдирать кору, обмораживая руки. Он содрал ее целую гору и подсунул под собранные сучья возле двух погибших елей, лежавших на краю поляны.

Моган причитала, оставаясь неподвижной.

«Давай, Билл Редмид. Судьба мира. Говори это с улыбкой. Огниво – вот оно. Жженка есть – отлично». Он положил кусочек черной жженки на бересту и чиркнул по кремню. Посыпались искры.

Жженка занялась. Он подумал о Бесс, о той самой ночи во влажном лесу; подул на искры и горящие угольки, затем вдавил их в сухие очески. Было холодно, но они вспыхнули моментально.

Он зашвырнул горящий ком в гущу березовой коры.

Повалил едкий дым…

Какой-то миг Редмид думал, что топливо не загорится.

А затем березовая смола оттаяла достаточно, чтобы заняться, и жар со светом вырвались в мир – единственная магия, которой Билл Редмид владел, разве что еще немного понимал в луках. Пламя взвилось и лизнуло остальную кору.

«Молодец, командир», – сказал олень, хоть и прянул в сторону. Ничто в землях Диких не жаловало огня.

Две мертвые ели занялись от хвороста и коры, костер запылал вовсю.

В конце концов Редмиду пришлось взять Моган за руку и подвести к огню. Она еле двигалась.

Но через считаные минуты вновь стала прежней.

– Постарайся поджарить Тапио с обоих боков, – сказала она.

Олень повернулся и подставил огню другой бок. Моган встряхнула головой.

– Еще раз. Благодарю тебя, дружок. Ты ценный союзник. Я оплошала. Это мне надо было разжечь костер, а я… – Она еще раз встряхнулась. – Ты знаешь, что я боюсь огня? Даже не помню, когда стояла к нему так близко, беззащитная.

Костер она, однако, потушила.

И они устремились в холодное утро по направлению к Владению.

Поздним утром они вступили в туннель, и Редмид чуть не задохнулся от жара. Но услужливые руки сняли повелителя с оленя, унесли прочь, а Тамсин запечатлела на щеке Редмида сердечный поцелуй, который жег его волшебным огнем, пока Редмид не воссоединился с возлюбленной на пороге их хижины.

Она заключила его в объятия.

– Счастливого Рождества, – сказала она.

ТИКОНДАГА – ГАУЗ, АМИЦИЯ И СЭР ДЖОН

Тракт, тянувшийся вдоль озера, был очередной военной дорогой, построенной имперскими легионами из доброго камня с добрым гравиевым покрытием. Даже по снегу фургоны катили преотлично, пока не достигли Бреши – трехмильного отрезка, на котором низкие меловые скалы обрушились в озеро и повредили дорожное полотно, из-за чего приходилось делать большой крюк с заездом в земли Диких. На продвижение по тропкам и ухабистым грунтовкам общей длиной в три мили ушло два дня; затем отряд разбил лагерь на краю замерзшего болота, которое тем не менее казалось подвижным, и не заснул никто, начиная от последнего оруженосца и заканчивая самим сэром Джоном.

Несмотря на зимнюю пору, лес жил. Приближенные сэра Джона добыли оленя и подмороженного боглина, а за бобровым болотом видели хейстеноха – чудовищного панцирного оленя, и не было лучника, который не взялся за арбалет.

Припадая к земле, колонну преследовало что-то быстрое и черное, и на четвертую ночь они, несмотря на факелы, костры и удвоенные караулы, потеряли коня. В холодном свете морозного утра они увидели ужасные раны животного и поняли, что черная тварь огромна и очень голодна. И вдобавок умеет летать. Конь успел лягнуть, и на снегу чернели длинные перья.

На пятый вечер авангард наткнулся на пару рхуков, которые переходили через замерзший ручей. Великанам пришлось ступать осторожно, и разведчики принялись нашпиговывать их арбалетными стрелами.

Подоспел остальной отряд; солдаты столпились на каменистом берегу и выпустили град стрел. Люди были возбуждены – воодушевились, ожили; у них сверкали глаза, когда они заряжали и стреляли, заряжали и стреляли, а тяжеловооруженные всадники ждали неизбежного момента, когда гиганты бросятся на мучителей. Однако двадцать тяжелых арбалетов быстро покончили с монстрами. Самый крупный рухнул последним, ревя от ярости, но в прощальной гримасе, которая исказила его широкие черты, сквозило недоумение старого пса, столкнувшегося с неведомой штуковиной.

Люди стихли.

Сестра Амиция подъехала к колонне, посмотрела на ручей с мертвыми тварями и перевела взгляд на сэра Джона.

– Им пришлось умереть, – встал он в позу.

Амиция заглянула ему в глаза, и он вздрогнул.

– Окажись они среди нас… – уже оправдывался он.

Она заправила под капюшон выбившуюся прядь.