Табиб рассказал мне по этому поводу много поразительных историй. Особенно запомнились две…

Сын академика Н. страдал белокровием. Многолетнее лечение не помогало. Болезнь прогрессировала. Отец молодого человека – «великий ученый муж» – не верил ни диагнозу табиба, ни траволечению. Сын оказался мудрее – он начал лечиться у Мухитдина втайне от отца… Через какое-то время состояние его стало улучшаться, болезнь отступила. Пришло время радоваться – замечательной новостью поделились с папой-академиком. И что же? «Мудрец» остался при своем убеждении: он заявил, что подействовала, наконец, многолетняя химиотерапия.

…На прием к табибу пришла жена врача, заведовавшего онкологическим отделением большой больницы. Табиб определил, что у нее – рак молочной железы. Но рентгеноскопия этого не подтвердила – и больная никаких мер принимать не стала. Вскоре опухоль выросла, была замечена всеми. Больную оперировали, она прошла курс химиотерапии и… через шесть месяцев ее не стало.

Вот почему так хотелось Мухитдину, чтобы его ученики хорошо ориентировались не только в восточной медицине, но и в современной, чтобы они стали закаленными борцами и умели давать отпор скептикам!

Внезапно табиб встал, в руках у него появилась небольшая палка.

«Та, бамбуковая», – подумал я.

Об этой палке я слышал и от самого доктора, и от учеников… Она была как бы символом недовольства. Взгляд табиба стал более разящим, чем удар легкой бамбуковой трости.

Вот он остановился возле Тимура.

– Ну-ка, повтори, пожалуйста, то, что ты нам сегодня уже рассказывал. Но, пожалуйста, вдумывайся, не спеши, а? – сказал доктор, чуть взмахивая своей палкой.

Приехав сюда пять лет назад, Тимур не только не знал о том, что такое пульсология – он и по-узбекски не умел говорить. Однако он полон был решимости освоить и то и другое… Доктор поступил очень просто. Он вручил Тимуру конспект своего труда на узбекском языке и сказал: «Переведи на русский». Надо думать, что это была достаточно трудная задача, но Тимур с ней справился… Таким было начало его ученичества.

Однако у способного, трудолюбивого и застенчивого с виду Тимура были свои маленькие недостатки. Начав говорить, он становился многословен и, как выражался Мухитдин, «любил кружиться вокруг сути». Так случилось и на этот раз, совет доктора – «вдумывайся, не спеши» – не помог. Не помогла и магическая палка в его руках…

– Ну, что же, закончим на сегодня, – вздохнув, сказал доктор.

… Поучения и укоризны были ни к чему, ученики и так расходились огорченные, со смущенными лицами. Да и могло ли быть иначе?

«Устоз» – так все они называли доктора. «Устоз» – по-узбекски означает «мастер», «учитель». Но мне кажется, что ученики вкладывали в это слово еще более высокий смысл. Мухитдин был их заботливым отцом, другом, покровителем, можно даже сказать кормильцем. Он обеспечивал их бесплатным жильем (ведь большинство студентов приехали в Наманган из других городов и даже краев), в Центре каждый из них получал зарплату… Кстати сказать, Центр нельзя назвать слишком уж прибыльным учреждением. Хотя здесь существует определенная оплата за прием и лечение, практически многие пациенты платят сколько могут. А если не могут, то ничего и не платят: табиб хорошо знает, как много вокруг бедных, очень бедных людей. Вероятно, только душевная доброта и неколебимая вера в необходимость своего дела помогают доктору справляться с той ношей, которую он взвалил на себя. Обширные замыслы, многочисленные заботы, многочасовой интеллектуальный и физический труд с утра до позднего вечера: доктор принимает обычно по сто пятьдесят пациентов в день…

Да, он – Устоз, настоящий Устоз и не зря ученики, обращаясь к учителю, произносят это слово вполголоса, почтительно склонив голову. Не удивительно, что сегодня они расходились с занятий пристыженные и огорченные.

Впрочем, я выразился неточно: они не расходились. Они почему-то вдруг начали… переодеваться. Одежда к тому же была очень странная: запачканные краской брюки, такие же, да еще кое у кого прожженные чем-то рубахи, заляпанные глиной ботинки и сапоги… Кто надевал тюбетейку, кто обматывал голову платком… Так на моих глазах врачи превратились в работяг – строителей… Видя мое изумленное лицо, Мухитдин, посмеиваясь, сказал:

– Да, мы все идем на стройку.

Вот тут-то я и припомнил слова Тимура: «договорим на стройке»…

Мы прошли через двор, туда, где на открытой площадке возводилось новое здание Центра. Уже поднимался второй этаж. И хотя стройка выглядела достаточно обширной, я не увидел здесь ни кранов, ни бульдозеров, ни какой-либо другой строительной техники. Все делалось руками. Вот это я увидел сразу. на всех стенах здания работали люди. Клали кирпич, собирали арматуру, что-то сваривали. В одном из оконных проемов перед нами слепящее белое пламя разбрасывало во все стороны искры… Люди непрерывно поднимались по трапу, занося на носилках кирпич. Трап колыхался, как трамплин – вверх-вниз, вверх-вниз – глядеть было страшно на идущих с тяжким грузом! Вот-вот сорвет их с трапа… Нет, все рассчитано, прошли… И я с облегчением переводил дыхание. Прошли – и уже кто-то, стоящий на стене, выкладывает эти кирпичи…

Кстати, я очень удивился, узнав, что на стройке используется старый кирпич.

– Зачем? – спросил я табиба. – Сколько же вы времени потратили, разбирая старое здание!

Видно, уже пустила во мне корни американская ментальность, в основу которой входит заповедь: «Время – деньги»…

– Как зачем? – так же удивленно ответил мне Мухитдин и взял в руки кирпич. – Это же дореволюционный, у него коэффициент прочности – 130, а у нового – только 60! Вот посмотри… – Доктор, тут же разыскав где-то молоток, с размаху ударил им в самую середину кирпича. Молоток звонко отскочил, кирпич остался целым. – Это был старый, как видишь… А теперь берем новый… Вот он… – Удар молотком – и кирпич раскололся. – Вот такие дела, – подытожил эксперимент табиб. – Уже восемьдесят лет прошло, а все никак не разгадают секрет обжига!

Мы подошли к трапу, хотели было подняться – но тут табиб задержался. У подножья рабочий только что закончил замешивать раствор и Мухитдин, наклонившись, стал внимательно разглядывать его – будто в корыте не цементный раствор был, а лекарство, которое готовили для больного.

– Подожди, подожди, дорогой, – сказал он. И, взяв в руки лопату как-то очень ловко и привычно подсыпал в корыто еще цемента. – А то жидковато получается, – объяснил он рабочему, а заодно и мне.

Мы поднялись по трапу – и оказались возле тех самых «рыцарей огня», которых видели снизу. Они сняли шлемы, чтобы поздороваться – батюшки, да ведь это Абдураим и Махмуджон! Кажется, только что за партой я их видел… А табиб уже увлекал меня дальше. И куда бы ни заглядывал, везде находил себе дело. То, вынув из кармана блокнот, обсуждает с кем-то непонятные мне подробности именно здесь ведущихся работ, то лезет на торец стены и, распластавшись, чуть ли не улегшись на кирпичи, разглядывает кладку, то показывает сварщику, паяющему арматуру, где именно должен быть изгиб…