– У вас все нормально, Эся-апа, – ответил он, наконец, маме. – Только простуда все еще есть немного. Ну, ничего. Дам хорошее лекарство.

Тут мама потребовала, чтобы доктор занялся мной. Я еще не успел придумать, на что бы мне пожаловаться, как Мухитдин, прослушав мой пульс, сообщил:

– Вот здесь побаливает… – Он указал на мое правое подреберье. – Закупорка печени.

Как всегда, он был прав. Именно сейчас, в Намангане, у меня начались покалывания и рези как раз там, куда он ткнул меня пальцем.

– Ничего страшного, – успокоил маму доктор. – Выйдем, Валера, я дам тебе лекарство…

Мы вышли – и доктор, закурив очередную сигарету, сказал мне:

– Валера, у мамы на сухожилия пошло. С легкими тоже нехорошо…

Мы помолчали. Я, собственно, все уже знал и сам. Но я все надеялся… Да я и сейчас, как маленький, ждал: а вдруг Мухитдин чем-нибудь поможет?

И он, заглянув мне в глаза, серьезно сказал:

– Года два-три обещаю. Продержимся… А сейчас отвезем вас отдыхать. Увидимся вечером.

Мы вернулись в кабинет за мамой и Абдураим, племянник Мухитдина, отвез нас в наше временное жилище. Это была квартира на пятом этаже, с балкона ее открывался прекрасный вид на город, на широкую долину. Мы видели, как у ближних домов – кто с кетменем, кто с рассадой – копошатся люди в огородах. Стояло начало апреля, обычно теплого в Намангане, но в том году он выдался прохладным. Сыровато было и в квартире. Об отоплении в апреле здесь не было и речи. Не было горячей воды… После комфортного американского быта маме взгрустнулось. А у меня и без того на душе было черным-черно.

– Как мы здесь проживем десять дней? Как? – вздохнула мама. – У меня даже нет сил что-нибудь сварить…

Но зря она тревожилась. Раздался звонок, в квартире появились жена Мухитдина Фатимахон и его восемнадцатилетний сын Хасанбой, нагруженные свертками. Фатимахон действовала энергично и умело. На плите запел чайник, электрообогреватели напоили квартиру теплом, а ловкие руки Фатимахон заполнили холодильник продуктами. И тут же загремели на кухне кастрюли, запахло чем-то вкусным – да можно ли было спутать? Это варился плов, настоящий, узбекский… А пока он поспевал, мы уселись за чай – и полилась музыка мелодичнейшего узбекского языка.

Мы уже кое-что знали о семье Умаровых, но рассказ жены и матери был гораздо интереснее и содержательнее, чем краткие сообщения немногословного Мухитдина. У них с Фатимахон – пятеро детей. Младшей – два года. Фатимахон – врач гинеколог, но ради семьи она оставила профессию. Правда, все те годы, что Мухитдину не разрешали практиковать, необходимо было хоть что-то зарабатывать. Умаровы придумали себе работу на дому. Ткали на станке ткани – ремесло было перенято у родителей – и продавали их… Так и жили, пока к Мухитдину не пришло признание.

Мы беседовали до вечера, а когда появился Мухитдин, как раз и плов сварился…

После ужина доктор позвал меня на кухню:

– Маме лекарство сейчас делать будем… – Он показал мне комок какого-то вещества, похожего на воск или пластилин темного цвета. – Прополис. Самый сильный природный антибиотик… – Взяв пиалу, Мухитдин настругал в нее ножичком прополис, сверху положил сливочного масла, все это высыпал в сковороду, поставил на огонь…

– Масло увеличивает силу прополиса в пятнадцать раз, – объяснил он мне, помешивая лекарство. – Маминым легким – большая помощь!

Через несколько минут дымящийся, тёмно-коричневый состав был снова перелит в пиалу.

– Скоро застынет… Давай маме три раза в день по чайной ложке. Закончится – приготовишь новый. – Он поставил кусок прополиса на стол. – Завтра пусть отдыхает и лечится, лечится, лечится – вот еще трава новая. А вечером – приду послушаю.

Мы договорились, что я с утра буду в Центре на занятиях Мухитдина с учениками – и гости наши (если их можно назвать гостями) уехали.

Вечер принес нам неожиданную радость. Прослушав мамин пульс, доктор улыбнулся почти прежней своей улыбкой.

– Вам лучше, Эся-апа! – воскликнул он. – Я знаю, что вам лучше! Вот какие лекарства я вам дал, а? – И он торжественно поднял указательный палец.

Мухитдин был обычно очень сдержан и уж нисколько не хвастлив. Только настоящая радость могла заставить его произнести такой монолог.

– Как… Неужели вы… Неужели уже заметна разница? – спросил я, и радуясь, и боясь поверить.

Мухитдин кивнул головой.

– Если выбор лечения точен, то уже после трех приемов травы начинается улучшение, пульс меняет колебания. – Он похлопал меня по руке. – Слава богу, уже чуть-чуть лучше…

Мама пожала плечами.

– Я знаю, что со мной все в порядке. А вот Валеру когда начнете лечить?

Я проснулся, когда рассвет еще чуть брезжил: нужно было до ухода в Центр приготовить маме завтрак и заварить травы.

Утро было неспокойное – стоя у плиты на веранде я слышал, как завывает и ударяет в стекла ветер. Но солнце всходило на ясном небосводе. Багровое полушарие пылало над горизонтом, с каждым мгновением поднимаясь все выше и превращаясь в золотой шар. А по городским улицам уже сновали машины, и где-то за городской чертой сквозь утреннюю дымку можно было разглядеть трактора, медленно движущиеся по полям. Над каждым из них поднимались плотные клубы дыма – трактора были старые, дизельные, с трубами на капотах…

Мама все еще спала, когда я, накрыв на стол, отправился в Центр… Собственно, Центра, вернее, самого здания, где он прежде находился, в тот момент уже не существовало: здание было разобрано по кирпичикам. Эти кирпичики – тысячи аккуратно сложенных бежевых прямоугольников – лежали тут же, во дворе, где уже строилось новое здание. А прием больных и занятия с учениками происходили во временном помещении. Это был дом тесный и не очень удобный, но зато на том же дворе…

Меня не удивило, что слово «стройка» то и дело раздавалось в группе учеников до начала занятий. Но когда Тимур, хорошо знакомый мне ученик доктора, с которым мы не успели перед уроком закончить разговор, сказал мне: «Ладно, договорим на стройке» – я удивился, вернее, не понял. Я-то, конечно, собирался заглянуть на стройку, но с доктором, а не с Тимуром. При чем здесь он?

В семь тридцать начались занятия. Около пятнадцати человек уселись за три стола, стоящие полукругом. Зашелестели страницы книг и тетрадей. Почти совсем как в школе… Правда, нет здесь доски. Да и ученики – люди вполне взрослые и за плечами у многих большой жизненный опыт.

Вот Махмуджон, бывший хирург. Уже пять лет он изучает восточную медицину – и пройдет еще не меньше пяти лет, пока не закончит курса. Возможно, тогда он откроет собственную клинику. А пока семья Махмуджона, его жена и четверо детей, живущие за сотни километров от Намангана, терпеливо ждут возвращения мужа и отца…

Его сосед по парте, Икрамджон Усманов, в молодости – сейчас ему под пятьдесят – был биологом. Лет пятнадцать назад тяжело заболел и стал пациентом Мухитдина. А, вылечившись, превратился в его ученика. Первого, между прочим… Сейчас уже и сам, продолжая учиться, принимает пациентов.