Во всяком случае, тогдашний Египет едва ли был способен воспринять шиитизм, а тем более основы измаилитского учения. Благотворные и целесообразные меры, в усилиях к проведению которых никоим образом нельзя отказать этому всеми ославленному халифу, нисколько не остановили всеобщего народного неудовольствия и ожесточения, излившегося в опасном восстании и поставившего в 396 (1005/6) династию Фатимидов на самый край гибели. Один омейядский принц, прогнанный знаменитым испанским майордомом халифа Хишама, Аль-Мансуром[400], известный под именем Абу Раква, сумел стать имамом среди арабов и берберов Барки, и без того негодовавших на фатимидских турецких генералов. Под его предводительством арабы и берберы восстали против Хакима. Высланные из столицы против мятежников турки были побиты. Раква уже находился невдалеке от Каира, когда в решительный момент подоспели вызванные спешно из Сирии вспомогательные войска и при помощи военной хитрости осилили мятежников. И позднее возникали неоднократно внутренние смуты. То сталкивались турецкие войска с толпами недовольных жителей резиденции, то вступали в борьбу турки вместе с берберами против негритянских войск, составлявших личную охрану халифа Хакима. Нельзя вообще не признать, что попытка халифа обратить Египет в образцовое измаилитское государство, для коего несовершенным прообразом служила организация карматов в Лахсе, повела к глубокому потрясению фатимидского могущества и имела дальнейшим последствием окончательный упадок династии. Уже в первый период управления Хакима дела приняли дурной оборот, а во второй перевернулось все кверху дном. В 395 (1004) открыта была под именем «дома знания» новая ученая коллегия, в которой проповедовалось и распространялось шиитское учение, а также безвредное с виду учение измаилитское первой степени. Школа далеко не совершенно исполнила свое назначение: народ как был, так и остался в душе при суннитском исповедании. Особенно широко разлилось восстание, когда один турецкий измаилит по имени Даразий, прибывший к Хакиму с востока, стал одним из приближеннейших лиц во дворце. Он обнародовал в 407 (1017)[401] записку и осмелился прочесть ее всенародно в большой мечети. В ней доказывалось, что душа Адама перешла на зятя пророка, от него на Фатимидов, а в настоящее время на Хакима. Собрание правоверных накинулось на дерзкого еретика. С превеликим трудом успел он спастись, но множество его приверженцев было умерщвлено, а дома их разграблены. Хаким снабдил его тайком деньгами и помог уйти в Сирию. Здесь, среди горцев южного Ливана, издавна не особенно благоволивших к исламу, нашел он многочисленных приверженцев. Так возникла секта друзов, носящая его имя[402]. Последователи ее исповедуют почти одинаковый культ с измаилитским учением четвертой степени и признают халифа фатимидского до сих пор в качестве «своего Господа Хакима» божеством. Недостаточно проученный первой неудачей, халиф дозволил в 409 (1018) другому, а в 410 (1019) и третьему исповеднику его божественного происхождения набирать себе прозелитов в резиденции. Первого вскоре изгнал народ, второй, перс по имени Хамза, проживал здесь до 411 (1020). Он вздумал также проповедовать в мечети свои богохульства. И его встретили не лучше предшественников. Возникли снова сильные беспорядки, в которых принял на этот раз участие и турецкий гарнизон. Хамзе пришлось также спасаться бегством. Он направился к Даразию и стал настоящим теологическим авторитетом для друзов, которые и поныне придерживаются строго его катехизиса. Хаким постарался выместить своим неповоротливым подданным за их нежелание уверовать в его божественность. По мановению повелителя телохранители и турки набросились на горожан и расправились с ними по-свойски. Можно себе представить, как действовала и исполняла приказания повелителя солдатчина. В конце концов берберы и турки сцепились с негритянской гвардией халифа. Поднялся чистый содом.

Каково было настроение Хакима в тот момент, трудно решить. В ночь 27 Шавваля 411 (13 февраля 1021) халиф внезапно исчез. Многие загадки его жизни кончаются этой последней, самой неразрешимой. Известие, что сестра его, опасаясь участи, грозившей ей, приказала его умертвить[403], очевидно, вымышлено; куда же девался халиф — никому не известно. Судя по всему тому, что дошло до нас о его жизни, можно допустить, что халиф убедился наконец в невозможности дать ход в Египте своим планам и порешил продолжать жить в каком-нибудь потайном месте. Таким образом, он мог вдохнуть в своих приверженцев убеждение в непреложности его призвания как натика. Не тронутый смертью, он появится вновь к концу дней в качестве имама и махдия; так по крайней мере уповают и поныне друзы. Во всяком случае, сыну его, Абу’ль Хасан Алию, прозванному Аз-Захиром (411–427 = 1021–1036), юноше 16-летнему, приходилось очень трудно, но его опекуншей была тетка Ситт аль-мульк[404], унаследовавшая от брата по меньшей мере энергию. Когда у ног ее легли головы коварным образом схваченных высших офицеров, в войске, а затем и в стране восстановлен был порядок. И Сирия, где после смерти Хакима никто более не заботился об авторитете халифа, к 420 (1029) подчинилась. К этому времени, впрочем, Ситт аль-мульк уже скончалась. По-видимому, сам Захир, несмотря на свое явное пристрастие ко всевозможного рода развлечениям, обладал некоторыми серьезными качествами властелина. И действительно, в течение его управления о смутах в Египте что-то не слышно. Было поистине несчастием для страны, когда он пал жертвой чумной эпидемии 15 Шабана 427 (13 июня 1036). Ибо сын его, Абу Темим Ма’адц, принявший титул Аль Мустансира (427–487 = 1036–1094), царствовал, положим, долее всех остальных мусульманских властелинов (60 лунных или 58 солнечных лет), но не выказал никаких особых талантов, за исключением разве весьма развитой в нем способности к веселью и швырянью деньгами. Положим, при вступлении на трон ему было всего 7 лет, и горе стране, имеющей властелином ребенка! Мать его была рабыня негритянка. Она стала управлять от его имени, опираясь на негритянскую гвардию, число которой постепенно возросло к тому времени до 50 тыс. человек. Между тем было слишком очевидно, что при опеке необразованной и не имеющей особенного значения женщины ничего хорошего не могло выйти. И действительно, когда отважный Дизбирий одержал в Сирии целый ряд блистательных успехов, в Каире доверчиво отнеслись к распространяемой на его счет клевете и сместили единственного в то время доблестного полководца, развязав этим руки всем сирийским эмирам и дав им полную возможность продолжать оказывать неповиновение. Дворцовые интриги, убийства министров и других высокопоставленных лиц становились отныне обыденным делом. А когда в 440 (1048/9[405]) Зирид Му’ызз Ибн Бадис вздумал открыто провозгласить давно уже существовавшую на самом деле независимость запада, на владения отпавшего ленника направлены были некоторые племена арабских бедуинов, но без всяких выгодных последствий для халифа. И в самой резиденции с 450 (1058) все перессорились — визири, негры и турки. Несчастному Мустансиру пришлось исчерпать всю государственную кассу, чтобы хотя несколько удовлетворить нарушителей мира. В 454 (1062) турки, руководимые хамданидом Насир ад-Даулой, осилили окончательно к вящему ущербу халифа и безграничному бедствию страны. Турки поставили себя в Египте совершенно в такое же положение, в каком находились их земляки в Багдаде. Они не обращали более никакого внимания на так называемого повелителя правоверных, грабили казначейства, расхитили драгоценную библиотеку — невознаградимо тяжкая потеря и по настоящее время. И тогда, когда в 46 5 (1072/3) был устранен турком Ильдегизом ставший слишком невыносимым из-за своей непомерной кичливости Насир ад-даула, двору от этого нисколько не стало легче. Странная прихоть истории: этот самый Мустансир, уважение к которому в то время пало до такой степени, что Насир ад-даула распорядился об отмене во многих городах моления о нем и приказал вместо него упоминать во время хутбы аббасидского халифа Кайма, несколькими годами раньше убаюкивал себя надеждой, что ему предназначено судьбой осуществить старинные планы своего дома и вытеснить из Багдада аббасидов.