Он буркнул:

— Какое это сближение? Они меня возненавидят еще больше!.. Не знаю уж, чем вы им угодили. Впрочем...

На его лице проступило новое выражение, взгляд пошел вдаль сквозь каменную стену.

— Вот-вот, — сказал я едко, — мысля пришла, так?.. Настоящий король должен из всего извлекать пользу. Даже из того, что само всплывает.

Он перевел на меня отсутствующий взор.

— Гм...

Я смотрел, как он круто повернулся и вышел. В коридоре дружно ударили рукоятями копий в пол, донесся успокаивающий голос Барбароссы, и все стихло.

Через зарешеченное окно я видел, как ночью при свете факелов бригада плотников быстро и споро поставила посреди двора деревянный помост. Ступеньки покрыли красным полотном и приколотили гвоздиками, но их всего три, так что полотно дальше игриво треплет ветерок. На телеге привезли длинное бревно и кучу толстых досок, стучали топорами, пилили и подтесывали, приколачивали, а когда подняли это сооружение, я зло выругался: посреди помоста во всей красе поднимается виселица!

С одной-единственной петлей. И хотя у короля в темнице хватает преступников, но можно не сомневаться, кому эту петлю наденут на шею.

Спать я не лег, во сне теперь нуждаюсь мало, просто лежал и перебирал по камешкам всю жизнь, вяло выясняя, где творил добро, где зло, где просто потакал своим инстинктам, а там на какую чашу весов упадет. Потом сообразил, что никакого перебирания не получается, а больше ломаю голову над тем, что же задумал Барбаросса. При всей упрощенности его натуры все же дикарская хитрость присутствует в каждой задумке. Да и коварства не занимать, одно только в плюс: действительно, не о себе думает, а как сделать, чтобы в его стране наступил мир и покой, дороги освободились от разбойников, а крестьяне чтоб богатели... с бедных много шерсти не настрижешь.

Ничего не придумав, под утро заснул, привычка ночью спать взяла свое, а утром проснулся от голосов за дверью, звона доспехов и оружия. В окно со двора донесся звонкий цокот подков по мощенному булыжником двору, потянуло дымком и привычным запахом конского навоза.

Раздался стук в дверь, и сразу же, не дожидаясь ответа, вошли двое слуг с большими подносами в руках, в дверной проем заглядывали стражи.

— Ваша милость, — сказал один слуга несмело, — завтрак изволите...

— Выгружай на стол, — разрешил я.

Пока они торопливо переставляли блюда на середину стола, я оделся, выглянул в окно. Виселица возвышается громадная, на ней хоть слона вешай. Ступени помоста и дорожка убраны кумачом, то ли знатного якобинца будут вешать, то ли самого железного Феликса.

Дверь тихонько захлопнулась, я вернулся к столу, в голове гудят и роятся, как голодные пчелы, суматошные мысли, стукаются в череп и друг о друга, но так и не высекают нужную искру понимания. На пяти тарелках деликатесы: приговоренному к смерти всегда почему-то дают нажраться, то ли готовят в дальний путь через пустыню, то ли дразнят напоследок: мол, не надо было преступничать, вишь, чего лишаешься!

Когда в коридоре зазвучали тяжелые шаги, у меня все еще оставалась надежда, что виселицу приготовили не для меня. Все-таки это чересчур. Как бы много Барбаросса ни выиграл во мнении феодалов, от которых зависит, но потеряет уважение воинства рангом ниже, эти как раз на моей стороне.

Дверь распахнулась.

— Сэр Ричард!

Я поднялся, в коридоре сэр Стефан, за его спиной не меньше десятка закованных в доспехи крупных мужчин. Пахнет напряжением и страхом. На лице Стефана отчаяние, он побледнел и смотрит на меня умоляюще. Когда я потянулся к молоту, в глазах молодого рыцаря появилось облегчение, знает, что одного броска достаточно, чтобы очистить коридор, а все это воинство будут отскребать от стен, но я повесил молот на пояс, подумал было взять и меч, но это чересчур, кто же идет на казнь, опоясавшись мечом, сделал шаг на середину комнаты.

— Да, сэр Стефэн?

Он почти прошептал:

— Сэр Ричард... Его Величество и весь двор уже собрались. Ждут только вас.

Я усмехнулся.

— С моей стороны было бы невежливо заставлять Его Величество ждать... а если там еще и дамы...

— Да, — подтвердил он убитым голосом, — там и дамы.

— Что вы пригорюнились, сэр Стефан, — сказал я мужественно, — дамы тоже люди... ну, почти. Как упустить такое зрелище?

Он сказал хмуро:

— Алевтина, супруга Его Величества, всю ночь ссорилась с ним, умоляла помиловать вас. Пригрозила, что уедет к родителям и потребует развода, если увидит вас в петле.

Я сказал оптимистически:

— Вот видишь, стоит оказаться на эшафоте, чтобы увидеть, кто как относится к тебе на самом деле! Никогда бы не подумал, что Алевтина... гм, я ее почти и не знал...

Стражи подались в стороны, я вышел в коридор, но двое все же пошли впереди, взяв меня таким образом в коробочку. Впереди раздавались крики, звон железа: стражи оттесняют пиками народ, что толпится по обе стороны зала, жадно глазея на графа, которого повесят за то, что он повесил маркиза.

Солнечный свет ударил по глазам; огромный двор уже заполнен ярко и празднично одетым народом. На другом помосте, тоже собранном за ночь, расставили с десяток кресел, одно с высокой спинкой, помост тоже устлан красным полотном, точно таким же, как и эшафот. Пышно одетые лорды, один другого важнее и могущественнее, торопливо поднимаются по ступенькам и плюхаются в кресла. Кое-где вспыхивает перебранка, когда кто-то осмеливался сесть не по чину близко к креслу с высокой спинкой.

Я в окружении стражей поднялся на эшафот. Палач в красной рубахе и кожаном капюшоне, что зубчатыми краями опускается до середины груди, прохаживается картинно, выпячивает грудь и поигрывает могучими бицепсами. Сбоку от виселицы установлена плаха с воткнутым в нее огромным топором. Палач то и дело любовно поглядывал на отполированную его ладонями рукоять, явно рубить головы интереснее, чем вешать. Вешать хоть и позорнее, но нет брызг крови, голова не отпрыгивает, отсеченная могучим ударом, нельзя схватить ее за волосы и поднять высоко вверх, показывая орущей от восторга толпе.

Я прошел мимо плахи, вспоминая, что Мария-Антуанетта велела палачу, чтобы рубил поаккуратнее и не попортил ее замечательной прически, а великий Томас Мор сказал палачу: дружище, размахнись получше, у меня шея толстая!

Среди собравшегося народа начал проталкиваться бойкий пирожник, за ним мальчишка продавал холодную воду. Торговля шла бойко, в праздники все тратят больше, чем в будни.

Наконец из дворца показались богато одетые люди. Празднично грянули трубы, впереди двигается король Барбаросса, его под руку поддерживает Алевтина, верная жена. С другой стороны держится Уильям Маршалл, готовый и сам поддержать Его Величество, если понадобится.

По-моему, король мог бы идти уже строевым шагом, но все еще делает вид, что выздоравливает медленно. Наши взгляды на миг встретились, он тут же опустил взгляд под ноги, на ступеньках слегка замешкался, его подхватили под руки и помогли пройти к креслу.