— Петр Петрович! — начал молодой человек. — Я люблю вашу дочь и прошу у вас согласия на наш брак…

Чиновник Петров удивленно поглядел на дочь, как бы спрашивая, что значит эта шутка?

Молодой граф повторил тираду. Тогда чиновник Петров раскрыл объятия и, моргая своими повлажневшими глазами, кинулся обнимать будущего зятя.

— Спасибо! Спасибо! — бормотал он.

Павел Иеронимович возмутился:

— За что спасибо?.. Я вас должен благодарить за честь…

— Нет-нет… Вы все-таки лицо высокопоставленное… — бормотал чиновник Петров.

— Глупости вы говорите! — раздался голос Марьи Петровны.

— Простите вашего батюшку! Я у вас за него прошу прощения, — вмешался Павел Иеронимович.

Чиновник Петров пришел в окончательное недоумение. Теперь он уже решительно не знал, что ему делать.

Однако его не покидало сознание, что он уже опоздал на службу и надо как можно скорее идти.

Так совершился акт брачного предложения.

Когда чиновник Петров вырвался наконец в сферу отправления своих служебных обязанностей, когда за ним захлопнулась дверь и молодые люди остались одни, вышла из спальни чиновница Петрова, второпях забыв распустить даже две папильотки.

Ей сообщили о том же. Она выразила приблизительно то же самое, что и ее муж, с прибавкой только счастливых слез, от которых заколыхалось ее тучное тело.

Наконец-то жених и невеста остались одни.

Честно протянул Павел Иеронимович руку своей будущей жене и, сжав ее, молча поглядел в устремленные на него любящие, преданные и благодарные глаза.

— Будем счастливы, Машурка, — шепнул он, приближая лицо.

— Будем… я надеюсь сделать для этого все, что от меня зависит…

Он крепко обнял ее и поцеловал. Она не сконфузилась, но глаза и щеки ее вспыхнули какой-то новой мыслью решимости на что-то честное, хорошее, почти великое. У художников такое выражение лица зовут вдохновением.

И в этом вспыхнувшем взгляде ясно увидел граф Павел Иеронимович лучи своего будущего счастья… те чудные лучи солнца, которые и в последний день осени способны отогреть, хотя на миг, умирающие былинки.

Через несколько минут после ухода Андрюшки из квартиры убитого им Померанцева, в дверь ее постучался высокий господин, в модной шляпе и пальто.

Не получив ответа, он попробовал дверь, и она подалась.

Увидев страшную картину, он в ужасе выскочил из комнаты и созвал прислугу.

Тотчас же было послано за властями. Находчивый следователь, кроме ареста посетителя Померанцева, приступил к фотографированию зрачка убитого, так как очевидно было, что преступление совершено не более получаса назад.

Фотографирование дало ожидаемый результат. На пластинке получилось совершенно ясное изображение молодого, красивого лица.

Следователь самодовольно улыбнулся, обращаясь к агенту сыскной полиции:

— Вот видите, господин Самсонов, ваши предположения относительно самоубийства совершенно неверны… Самоубийцы обыкновенно замыкаются на ключ и в большинстве случаев пишут предсмертные записки.

— Да-с! — ответил агент. — Я ошибся…

— А теперь, — продолжал следователь, обращаясь к фотографу, — надо получить как можно скорей увеличенное изображение.

Фотограф обещал все устроить не позже завтрашнего дня к двум часам.

На другой день Самсонов в условленный час явился к фотографу и, взяв в руки карточку, остолбенел от изумления.

— Граф Радищев! — воскликнул он. — Это мой бывший школьный товарищ!.. — И в тупом изумлении он молча уставился на портрет. — Наконец-то попался этот гордый графчик, которого я так ненавидел еще в те времена; я не забыл еще и то, когда мы поспорили насчет места на скамейке… Теперь я вам приготовлю другую скамейку…

И со злобной радостью на лице агент отправился за инструкциями.

Через час он, во главе трех полицейских, звонил у дверей квартиры графа.

Увидев полицию, лакей отступил в испуге, а из кабинета показалась фигура старого графа. Лицо его побледнело, когда он вгляделся в посетителей.

— Что вам угодно, господа? — спросил он далеко не ровным голосом.

— Ваш сын дома, граф? — спросил агент.

— Дома! А что такое, господа?

— Вы сейчас узнаете!

В эту минуту из коридора в переднюю вышел молодой человек, физиономия которого была тождественна с лицом, отразившимся в зрачке убитого.

Только теперь убийца был в другом платье.

Но это ничуть не изменяло, конечно, обстоятельств. Переодеться всегда можно.

Став лицом к лицу с преступником, агент торжественно произнес:

— Я вас арестую по уголовному делу!

Павел Иеронимович побелел как полотно.

— В чем я виноват? — глухо спросил он.

Агент разъяснил, в чем дело, и показал карточку. Графиня с страшным криком упала без чувств.

— Но я же там не был! — воскликнул юноша. — Я докажу это, я представлю алиби.

— Алиби тут ни при чем, когда вы оставили на месте преступления вашу фотографическую карточку.

Глаза молодого графа гордо и гневно блеснули.

— Это клевета! Вы увидите, что я докажу свою невиновность.

— Вы этим очень обрадуете ваших родителей! — отвечал агент, глядя в благородное лицо юноши. — А пока мы просим вас следовать за нами.

Молодой человек был арестован, но дня через три в камере следователя неожиданно разыгралась следующая сцена.

— Господин Курицын, — сказал следователь, обратившись к сморщенному существу, сидевшему за столом канцелярии в качестве вольнонаемного писца. — Сейчас я буду опрашивать свидетелей по делу об убийстве Померанцева, приготовьте бланки.

Вечно пьяненький старикашка, который был не кто иной, как собственник когда-то украденных Андрюшкой часов, окончательно отупевший за последнее время, беспомощно вскинул красные глаза на своего начальника, приподнялся, поклонился и сел.

В канцелярии скрипели перья. Все говорили о фотографии, снятой со зрачка убитого, она ходила из рук в руки, и только один чиновник Курицын не получил ее на просмотр. Он только явился сегодня в первый раз после продолжительного запоя, и все внимание его было сосредоточено на левом кармане засаленного сюртука, где хранилась плоская лекарственная бутылка и в ней водка. Надо было улучить минуту, чтобы хлебнуть и подкрепиться. Он испуганно глядел по сторонам и ждал только благоприятной минуты.

Но вдруг в то самое время, когда за шумом ввода свидетелей он думал уже совершить намеченное дело, вдруг в эту самую минуту вошел один господин, приковавший к себе его тусклые, бессмысленные глаза. Это был граф Радищев… Он должен был доказать алиби своего сына и подтвердить это другими свидетельскими показаниями.