- Быстро в кровать!

Они вместе вышли, и в ванной потух свет. Дверь за парочкой закрылась неплотно, так что вполне можно было разобрать каждое слово и звук.

И я сразу подумал, что эта ночь мне не понравится!

И, сука, не ошибся.

- Давай, Женева, помоги мне, - спокойно произнес отец.

Пожалуй, лучшим вариантом было бы заткнуть уши, чтобы ничего не воображать, подслушивая доносящиеся из комнаты звуки. Вот, например, фраза «Женева, помоги мне» - я против воли представляю, как голая под распахнутым халатом Ева становится перед отцом на колени и помогает снять его брюки… А затем, как отцовский член колышется перед ее серыми пронзительными глазами и утыкается в бледные губы.

ТВОЮ МАТЬ!

Не думать! Не думать! НЕ ДУМАТЬ!

Слышу шорох каких-то пакетов, невнятные бормотания и обрывочные слова «сюда», «хорошо», «нет, не так», «да», «подушку подложи».

Запрещаю себе выдумывать действия подходящие под услышанные выражения.

- Отлично. Что ж, пожалуй, пора приступать к самому сладкому, - говорит отец, и в его голосе отчетливо слышу предвкушение.

Болезненным спазмом сковывает мой желудок.

- А где пакет из аптеки? – спрашивает Ева. Ну еще бы! В любой ситуации помнит о контрацепции.

- А ты его не забирала? - недовольно отвечает отец.

- Внизу, наверное, у входа.

- Сейчас принесу…

Быстро соображаю, что это мой шанс покинуть ванную и, услышав хлопок входной двери, встаю с сырого кафеля.

В дверном проеме возникает взволнованная Ева в распахнутом халате.

Сука, ненавижу себя за желание заключить ее в объятия, сжать до хруста виднеющиеся сквозь кожу ребра и впиться зубами в трепещущую на шее артерию.

Взгляд у нее бешеный, дикий, наполненный животным страхом.

- Быстрее, Егор!

Глаза жадно шарят по девичьему телу. Идеальная дрянь!

Мы покидаем ванную и буквально бежим на выход. Но не успеваем. В коридоре слышатся торопливые обратные шаги отца.

ДА ТВОЮ Ж МАТЬ!

- В шкаф! Егор, блин, не тупи! – шипит Ева, заталкивая мое немаленькое тело в платяной угловой шифоньер.

Закрытая дверца погружает меня в темноту, сквозь шум в ушах слышу, как щелкает комнатный замок.

- Лежал у входа на тумбочке. Ты почему еще не в кровати?

- Уже ложусь.

Кровь стучит в висках. Даже руки, сука, трясутся! Надо успокоиться и не пыхтеть, как паровоз!

Медленный вдох. Медленный выдох.

Блядь, вечер тупых анекдотов! Сижу в бабском шкафу, прикрываясь платьями, как молодой любовник неверной жены, застигнутый врасплох внезапно вернувшимся с работы мужем-рогоносцем.

Сука, не бывает так!

- Твой рот мы трогать не будем, Женева. Пусть заживает. Попробуем кое-что новенькое. Уверен, ты справишься. Ложись на спину… Да… Руку давай… Теперь вторую… Боишься? … Неужели? Значит, это надо исправить…

Я слышу шорохи движения, непонятное шуршание, тяжелое дыхание отца и совершенно не слышу Еву.

Это хорошо, что ничего не вижу, решаю я. Боюсь, это было бы слишком для моей и без того расшатанной психики.

- Тихой будь, - жестко приказывает подполковник Гусь. – Ты же знаешь, стонов не выношу. Будешь шуметь – заткну рот кляпом.

Какое-то копошение, хрип, и, наконец, еле слышный женский выдох-полустон.

- О, даааа! – хрипит отец. – Мммм…

ТВОЮ МАТЬ!

- Да, девочка! Ты будто создана специально для меня! Нежная и сильная одновременно… Покорная и несдающаяся… Невинная и порочная… Такая сладкая… теплая… скользкая…

Отец хрипит… мычит… стонет…

Кровать жалобно поскрипывает.

В ушах моих барабанит пульс.

А Ева тихая. Ни звука.

Отец трахает ее. Свою невесту. Судя по звукам, делает это медленно и неторопливо. Наслаждаясь каждой секундой.

А мне хочется отключиться. Потерять сознание. Впасть в кому. На крайняк оглохнуть.

Чтобы только не слышать всего этого. Чтобы не чувствовать себя преданным. Чтобы не ревновать. Не сжимать кулаки от желания разнести к чертовой матери этот долбаный шкаф!

Ведь я не имею никакого права все это чувствовать.

Но чувствую.

И мне больно…

- О, как я люблю этот твой трепетный взгляд! Знаешь, так смотрят ягнята на заклании… Потемневшими глазами, полными преданности и в то же время страха… Это так красиво! Ооооххх….

Слышу, как отец роется в тумбочке, что-то достает. Через мгновение раздается щелчок камеры.

ТВОЮ МАТЬ!

Он ее фотографирует.

СУКА! СУКА! СУКА!

Не хочу ничего знать об их постельных играх! Не хочу ничего слышать! Не хочу даже думать об этом!

НЕТ!

Пожалуйста! Пусть хоть небо упадет на наши головы, лишь бы прекратилась эта пытка!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Молюсь об этом.

А еще о том, чтобы Ева так и оставалась тихой.

Молчи, умоляю, молчи!

Так я хотя бы могу представить, что там, под ним, не ты. Клянусь, если услышу звуки твоего оргазма, сдохну прямо здесь еще до рассвета.

Отец издал победный рык. Я сразу понял, что он кончил. Осталось надеяться, что он не пойдет на второй круг.

Господи, пожалуйста, пусть он больше не сможет!

Вновь слышу шорохи, копошение, шелест… Сквозь узкие щели в шкаф проникают их удушливые запахи. Меня тошнит, и кружится голова.

Кажется, бог, все же услышал мои молитвы, я выпадаю из реальности, теряя сознание.

«- На-а-стя-я! Настя, ты где?

Я спускаюсь по влажным ступенькам в темный подвал. Пахнет сыростью, плесенью и гнилыми досками. Мое тело дрожит от холода. Где-то в глубине помещения раздаются хрипы и стоны, вселяющие в меня дикий ужас, необузданный инстинктивный страх, безотчетную панику. Я бы убежал, но как же Настя… И та девочка…