или начнете хватать одежду? Я притянул Дину к себе, поцеловал и прошептал ей на ухо, надеясь, что «шкурка» меня не засечет:

— Фермера Барта выпустили.

Конечно, скорей я истово верил в это, чем знал наверняка. Но если нет — все теряло значение. Не то чтобы Дина понимала, о чем я вообще говорю.

Я шепнул ей название магазина хозтоваров.

— Не знаю, сколько они нас продержат и что за это время произойдет. Но если не сможешь найти меня по-другому, скажи владельцу, где тебя искать.

— Почему не твоей матери?

— Потому что она всегда знала, что есть способ получше.

И потому, что в конечном счете моя мать была политически активна. Худший вид политически активных граждан те, кому плевать на политику.

Затем дверь с грохотом распахнулась, и я снова прижал Дину к себе, хотя нас уже принялись растаскивать.

— Политика тут ни при чем! — заорал я. — Мы просто хотим с этим покончить!

А потом ни к селу ни к городу:

— Моя мать печет лучшие коржики с корицей…

…………………..

© Richard A. Lovett. Mother’s Tattoos. 2012.

Печатается с разрешения автора.

Рассказ впервые опубликован в журнале

Analog Science Fiction and Fact

© Юлия Зонис, перевод, 2016

© Богдан, илл., 2016

…………………..

Ричард Ловетт (Lovett, Richard А.)

____________________________

Американский фантаст и популяризатор науки Ричард А. Ловетт родился в 1953 году в Иллинойсе. Закончил университет с дипломом астрофизика, затем получил юридическое и экономическое образование. Ловетт опубликовал шесть книг и более 2000 статей на темы дистанционного зондирования, экологии, аналитической химии, токсикологии, пищевой микробиологии и т. д. Поклонникам фантастики Ловетт известен в основном научно-популярными статьями в журнале Analog. В 2003 году он дебютировал в фантастической литературе рассказами «Броуновское движение» и «Равновесие». Ловетт опубликовал четыре десятка рассказов и повестей. Живет в Портленде, Орегон.

Кэтлин Энн Гунан

ВЫСШАЯ ЛЮБОВЬ

/фантастика

/медицина

Элли Сантус-Смит хватает чистое белое платье; весенняя заря льется на ее потертый восточный коврик и испещряет лучами единственный предмет роскоши в доме — огромное фортепиано.

Элли запускает гребень в угольно-черные волосы, которые она обрезает коротко — такая прическа, по ее мнению, старит. Гладкая кожа сияет здоровьем двадцатилетней девушки, хотя Элли сорок семь лет. Пациенты не доверяют молодым докторам. Инфузии наномедов оберегают юность ее тела и остроту ее ума, а еще они ослабляют парализующую агорафобию. Элли много работала, чтобы жить теперь в крошечной квартирке в Анклаве — безопасном, малозаселенном «пузыре» в Вашингтоне, округ Колумбия. В здешнем маленьком прибранном раю неимоверные богачи владеют такими кубофутами, какие большей части человечества и не снились, питаются редкой органической пищей и поглощают лишь тончайше настроенные инфузии.

Элли ненавидит себя за то, что ей нужен этот рай. Однако он ей нужен. Если она хочет кому-либо помочь, если хочет, чтобы драгоценное образование не осталось втуне, без рая не обойтись. Отсюда она может ходить пешком в Центр долголетия за частыми инфузиями и на работу — а работает она реаниматологом в Столичной больнице, — не боясь попасться в западню автомобиля, метро или самолета.

Звонит телефон.

— Папа?

Он отзывается — сиплым, странным голосом. Давненько не разговаривали.

— Привет, дорогая.

Мир на миг становится синим. Его глаза с застывшими в них слезами, синие, под копной выбеленных солнцем волос, столько лет назад. Его внезапно выдернули из царства морской биологии в день, когда участники Первого бунта восточного побережья убили мать Элли — на глазах у дочери. Вскоре он вновь сбежал в подводное убежище, оставив Элли заботам бабушки и школ-интернатов.

— Давай созвонимся попозже? Я опаздываю на инфузию, потом работаю в реанимации до семи, — говорит Элли. Она воображает отца в тиковой рубке стоящего на якоре в Ки-Уэсте парусника, упрямо стареющим.

— Пустяки. — Он отключается.

Та же старая игра. Ей давно пора привыкнуть к его угрюмой уклончивости, но больно до сих пор. Ее отец, прославленный морской биолог, именем которого назвали червя, бросил науку, когда Элли поступила в колледж, и десятилетиями рисовал причудливых океанских тварей, обретая немногочисленных поклонников в разных странах мира.

Внизу ей улыбается привратник. Она выходит наружу, в мир, где ей ничто не грозит: исторические виллы, частные домики, рестораны и магазины — пара-тройка обсаженных деревьями кварталов, которые упираются в авеню Коннектикут и патрулируются профессиональными охранниками (на ее взгляд — головорезами), за что она платит изрядную соседскую пошлину. Головорезы очищают территорию от бездомных, голодных, отчаявшихся и тех, кто не похож на местных жителей. Перейдя невидимую границу, Элли должна миновать, как она это называет, Круги Ада — кварталы, что кишат плотными толпами, без которых не обходится ныне ни один город мира, — чтобы добраться до больницы, где работает. Ее панику сдерживают только наномед-инфузии.

Элли видит, как одинокий велосипедист едет прямо по лужам, и тут же замечает Дона Стэплтона — тот спускается по широким ступеням «Вечности», выстроенного в 1900-х особняка-кондоминиума. Здесь живут тридцать богатых столеток, в том числе те, чьими трудами создан Анклав. Стэплтон машет рукой.

— Док! Добренького утречка!

Западня. Элли может биться об заклад, что он вызнал ее график. Белые дреды осеняют его темное, красивое лицо.

— Кофе на веранде?

Она глядит на обширную викторианскую террасу: плетеные стулья, нависающие папоротники, восемь расслабленных обитателей, приветствующих солнце под Эллу Фицджеральд.

Шестьсот миллионов стариков, разменявших первую сотню, «столетки», последними пользуются благами социального обеспечения. Большинство столеток без пенсии не выживут, однако для жителей «Вечности» с их богатством, заработанным в ходе успешной профессиональной карьеры, это лишь капля в море.

— Спасибо, но мне надо бежать.

— Я пройдусь с вами. У нас к вам новое предложение.

Удавка на горле.

— Извините, я сразу откажусь.

Она понимает, что «предложение» обернулось бы кошмаром. Бесконечные вызовы сообщества придирчивых ипохондриков; их требования — постоянные, капризные, невозможные — ее раздавили бы. Элли быстрым шагом идет к Больничному центру — ее ждут бедные, отчаянно нуждающиеся в помощи пациенты. Свой диплом и свою жизнь она посвятила именно им.

Дон настойчив.

— Вы добились срочной инфузии для миссис Диюбски. Без всей этой волокиты. Вы спасли ей жизнь…

— Я не элитарный врач.

— Вы эксперт по наномедицине. Будь у вас поменьше пациентов, может, вы не были бы в таком стрессе. Для вас это важно, учитывая вашу фобию.

Любопытный ублюдок. Он улыбается.

— Открытая информация. Я высылаю предложение.

Сигнал в ухе оповещает Элли о письме, и Дон остается позади.

Еще пара кварталов, и она на