– Это каджунская кухня? – удивился Вон, сделав глоток чаю. – В ней же все очень острое.

– Я добавляю меньше перца, чем указано в первоначальном рецепте, – призналась она. – Но бабушка всегда четко следовала каджунским рецептам.

– Почему, имея явный кулинарный талант, ты решила стать художницей?

– Я не принимала такого решения. – У нее всегда возникали трудности, когда она пыталась кому-то это объяснить. – У меня такое чувство, что я родилась художницей. Рисовать было всегда чем-то естественным для меня. Возвращаясь домой после прогулки с сестрой или похода в магазин с матерью, я всякий раз рисовала то, что мне запомнилось.

– Кажется, я тоже это делал, когда был ребенком, – улыбнулся Вон.

– Разница в том, что я никогда не переставала это делать. Я все время переношу на бумагу то, что вижу, и мое отношение к этому. – Встав с дивана, она сходила за одним из альбомов, вернулась на свое место и положила альбом на кофейный столик перед Воном. – Даже сейчас, если ты посмотришь на мои рисунки, ты обнаружишь, что на них изображены повседневные вещи. Эти рисунки – что-то вроде моего личного дневника. С их помощью я выражаю свои чувства и мысли.

Она принялась листать альбом, и перед ее глазами словно пронеслись последние месяцы ее жизни. Среди ее рисунков были городские пейзажи и виды, открывающиеся из окон ее дома. Также она изобразила малыша, растущего внутри ее. Она срисовала его с фотоснимка, который ей дали, когда она в последний раз была на УЗИ.

– Ничего себе. Это удивительно, – с благоговением произнес Вон, указав на изображение ее будущего ребенка.

– Это правда. На следующей неделе я снова иду на УЗИ. Возможно, на этот раз мне удастся узнать пол ребенка. На двадцатинедельном сроке малыш не позволил определить его пол.

Она не могла дождаться того дня, когда снова увидит на мониторе аппарата УЗИ своего малыша. Ее радость омрачало лишь то, что у нее нет надежного партнера, и она пойдет туда одна.

– Когда ты поняла, что можешь превратить свое любимое занятие в профессию? – спросил Вон.

– В колледже. Я занималась изобразительным искусством, потому что это делало меня счастливой. Мои преподаватели поддерживали меня и помогали мне выставлять мои работы в местных галереях. Уже тогда мне удавалось кое-что продавать.

– Потому что ты очень талантливая.

Эбигейл знала себе цену как художнику, но его комплимент доставил ей удовольствие.

– Полагаю, дело не столько в таланте, сколько в перспективе. – Она много над этим думала и в конце концов пришла к такому выводу. – Думаю, людям нравится видеть мир моими глазами.

После потери сестры ее беспокоило, что она утратила способность вызывать интерес к ее работам. Что ее перспектива стала слишком мрачной. Но сейчас она знала, что ее тревоги были напрасны. Что ее искусство было отражением ее глубинной сущности, которую ничто не могло изменить.

Задумчиво глядя на нее, Вон спросил:

– Что заставило тебя переключиться с рисования на резьбу по дереву?

– Поездка в Галвестон вместе с моей сестрой. Мы пошли на пляж и нашли там кусок дерева, который выбросило на берег во время прилива. – Те каникулы были такими счастливыми. Аланне было семнадцать, а Эбигейл только что исполнилось двадцать два. Она чувствовала себя такой взрослой, когда ей разрешили поехать вместе с сестрой на пляж. – Я захотела что-нибудь из него сделать, когда мы вернемся домой. Так я обнаружила, что мне нравится работать с древесиной. – К ее горлу вдруг подкатился комок, и она тяжело сглотнула. – Та поездка стала поворотным пунктом в моей жизни и в жизни моей сестры. Я открыла для себя новый вид творчества, а Аланна обнаружила, что ей доставляет удовольствие катание на каяке. Она сделала это своим хобби. – Воспоминания были болезненными, но она нашла в себе силы продолжить. – В первый раз мы поплыли вместе. Ей так нравилось передвигаться по воде без мотора, слушать тихий плеск воды под веслом.

Придвинувшись ближе, Вон обнял ее за плечи и притянул к себе.

– Мне так жаль. – Он поцеловал ее в макушку. – Она была так молода.

– Аланна училась на пожарного. Она была бесстрашной. Меня так беспокоило, что с ней может что-то случиться, когда она войдет в горящее здание. Мне даже в голову не приходило, что с ней может произойти несчастный случай во время отдыха на природе.

Из ее глаз потекли слезы, и она поняла, что слишком глубоко погрузилась в воспоминания. Вон гладил ее по волосам. Ей хотелось, чтобы он остался на ночь, но она не могла его об этом попросить. Это было бы несправедливо по отношению к нему.

Высвободившись из его объятий, она поднялась с дивана.

– Прости. Я не хотела утомлять тебя разговорами о прошлом. Я просто хотела тебя накормить, чтобы, вернувшись домой, ты смог сразу лечь спать.

– Я был рад лучше тебя узнать. – Видя, что она начала собирать грязную посуду, Вон сказал: – Позволь мне это сделать.

Он забрал у нее тарелки.

– Я пойду переоденусь, чтобы вернуть тебе рубашку.

Эбигейл искала предлог для того, чтобы поскорее покинуть комнату и попытаться снова обрести контроль над своими разыгравшимися эмоциями.

Когда она в прошлый раз поделилась своим горем с мужчиной, он использовал ее в своих целях. Она знала, что Вон не способен на подобное, и доверяла ему. Она не доверяла себе. Сомневалась, что сможет остановиться в нужный момент и защитить свое сердце от страданий. Ведь Вон Чемберс с каждым днем значил для нее все больше и больше.

Торжественное открытие скульптуры Эбигейл было лишь частью программы летнего праздника в госпитале, но для Вона эта часть была самой волнующей.

Ему выпало играть важную роль на этом празднике. Он радушно встречал дарителей, которые жертвовали средства госпиталю. Днем он сходил в парикмахерскую подстричься. Заодно он решил сбрить бороду и сейчас выглядел так же, как во время работы в Афганистане. Он ошибочно полагал, что, отрастив бороду, сможет отгородиться от этой части своего прошлого.

Одетый в смокинг, он поправил перед зеркалом бабочку и подумал, кого сегодня вечером увидит в нем Эбигейл. Того же уставшего от жизни человека, которого она начала рисовать в день их первой встречи? Или теперь, когда он сблизился с этой удивительной энергичной женщиной, его взгляд стал более живым?

Вон этого не знал. Он не мог сказать, что он видел, глядя сейчас в зеркало. Лежащая у него за спиной Руби подняла голову и посмотрела на него. Он подумал, что она тоже заметила произошедшие с ним изменения, но собака тут же снова положила голову на лапы и закрыла глаза. Он был уверен, что Руби скучала по Эбигейл.

После той ночи, которую Эбигейл провела в его доме, Руби несколько раз заходила в гостевую спальню и обнюхивала кровать и комод.

– Если мне повезет, возможно, мы ее сегодня здесь увидим, – сказал он собаке, почесав ее за ухом.