К моему удивлению, в здании Совета Датрика не оказалось. Мне сообщили, что он отправился домой, чтобы переодеться перед заседанием Совета, которое должно было состояться вечером. Чем дожидаться его возвращения, я решил посетить его дома. Дойти туда было нетрудно: как советник Датрик имел дворец на набережной у подножия холма, на котором высилось здание Совета.

Так и случилось, что через несколько минут я звонил в колокольчик у двери резиденции Датрика. Как раз в этот момент мимо проходил фонарщик, зажигая уличные фонари, заливавшие мощеные улицы золотым светом. На Тенкоре такой роскоши нет; у нас уличное освещение зависит от щедрости домовладельцев, которые зажигают (или не зажигают) фонари у своих дверей.

Дворецкий, обученный разбираться в нюансах одежды и статуса посетителей, оглядел меня с ног до головы и попросил мою визитную карточку. Когда я ответил, что таковой у меня нет, он вежливо поинтересовался моим именем и тем, кого я желаю видеть. Я назвался, дворецкий извинился за то, что сразу меня не узнал, и проводил в библиотеку. Через несколько минут ко мне вышел Датрик. В то время советнику было немного за сорок; это был высокий красивый мужчина с седеющими висками; его внешность, как мне говорили, не была улучшена силвмагией. Точнее всего было бы описать его, на мой взгляд, как аристократичного и изысканного.

Увидев меня, он улыбнулся и подошел, чтобы пожать мне руку.

– Эларн, чтото мы давно не видели тебя в своем доме. Добро пожаловать! Как же ты вырос! Не следует ли мне теперь называть тебя сирпловец?

Я обнаружил, что невольно улыбаюсь в ответ. Этот человек умел быть очаровательным, когда хотел.

– Пока нет, сирсилв. Мне нужно пройти еще несколько испытаний.

– Уверен, что это не составит для тебя труда. Как мне сказали, ты только что прибыл с Тенкора?

– Да, с последним приливом.

– Не ошибусь ли я, предположив, что Тенкор тоже пострадал от магического феномена сегодня утром? Люди без одежды и без татуировки, появляющиеся ниоткуда? – Ну конечно, он не мог не подчеркнуть отсутствие татуировки: хранители из Ступицы буквально помешались на свидетельствах гражданства. Они были совершенно уверены в том, что жители всех прочих островов только и мечтают жить в созданном хранителями раю.

– Да, сирсилв. В результате несколько сот человек погибли, насколько мне известно. Ээ… я привез письма для главы Совета, но мне сообщили, что благородный Бартбарик умер. Я решил, что передать их следует тебе. – Я протянул ему письма.

– Действительно… – Датрик взглянул на письма и с легкой улыбкой склонил голову. Мы оба понимали, что мой поступок означает поддержку Гильдией его кандидатуры, и это дает ему преимущество над Фотерли – Фотом Фатом. Может быть, мне и не хотелось бы, чтобы Датрик стал главой Совета, но я точно знал, чего ожидает от меня отец.

– Сирсилв, – сказал я, – я отправляюсь обратно со следующим отливом. Если ты пожелаешь послать ответ…

Он немного подумал, потом кивнул:

– Да, пожалуй, следует это сделать. Эларн, присаживайся и подожди. Я напишу ответ в своем кабинете и пришлю дочь, чтобы она позаботилась о тебе, пока ты ждешь.

Идея не слишком меня привлекала, но отказаться я не мог. Я пробормотал благодарность и сел. Я не виделся с единственной дочерью Датрика, Джесендой, с тех пор, как нам обоим было лет по четырнадцать. Она тогда была прыщавой коренастой коротышкой – совсем не из тех девиц, которые могли бы привлечь парня, к услугам которого было сколько угодно обожательниц. Более того, ее внешность нисколько ее не волновала; она была слишком уверена в себе, слишком явно потешалась над деревенщиной с Тенкора. Так по крайней мере мне тогда казалось.

Решив, что не стану показывать, будто нуждаюсь в ее обществе, я поднялся и стал бродить по комнате. Вид из окон второго этажа был потрясающий. Дворец Датрика располагался на берегу, вдали, конечно, от грязи и шума порта, и из окна я мог видеть всю гавань, уходящий вдаль залив и Девятую Спицу. Солнце село, но по воде все еще пробегали отблески – воспоминания о закате. Окружавший дом сад заканчивался пляжем с коротким пирсом и лодочным сараем, которые в сумерках казались черными силуэтами.

Когда стало совсем темно и уже ничего не было видно, я отошел от окна, подошел к книжным полкам и взял первый же заинтересовавший меня том. Это был трактат о приливах на Райских островах, и я уже углубился в него, когда дверь открылась.

Я не торопился поднять взгляд; с книгой в руке я принял небрежную, равнодушную позу – и тут встретился глазами с самой прелестной женщиной, каких только когдалибо видел. Нет, беру свои слова обратно. Она не была прелестна. Она была чувственна – не в обычном смысле пухлых губок, соблазнительных округлостей и призывного взгляда; скорее это было сочетание прекрасной внешности и уверенности в себе. Одного взгляда на нее мне хватило, чтобы понять: в ее присутствии мне будет трудно связать два слова. Потребуется огромное усилие, чтобы думать о чемлибо, кроме возможности оказаться с ней в постели.

Она была примерно одного роста со мной, с густыми каштановыми волосами, падавшими на плечи и казавшимися восхитительно взлохмаченными, словно она только что поспешно запустила в них руку. Глаза у нее были синими, как и у всех Уроженок островов Хранителей, и говорили об остром уме. Ее кожа, более светлая, чем моя, загоревшая на солнце, была безупречна; ее золотистый оттенок наводил на мысли о теплом вечернем солнце. Одета она была с простотой, недавно вошедшей в моду в Ступице: в муслиновое платье без рукавов с юбкой, падавшей складками от талии. Эта мода предлагала поразительное сочетание целомудрия с соблазном; это в полной мере касалось стоящей передо мной женщины. Ее фигура говорила о подвижном образе жизни и одновременно намекала на мягкость всюду, где полагалось. Когда она шла, юбка обрисовывала ее ноги. Взгляд ее был вызывающим. Она не была хорошенькой, но прямой взгляд и пышные волосы в дополнение к этой фигуре и этой коже делали ее потрясающей. Даже то, как она с откровенным интересом оглядела меня с ног до головы, интриговало.

Она улыбнулась; эта широкая улыбка полных губ слишком большого рта была безыскусной и не содержала кокетства, она говорила об искреннем веселье – скорее всего, за мой счет.

С этого момента я пропал.

Я наконец вспомнил, как пользоваться языком, и пересек комнату, чтобы приветствовать чудное видение. Только протянув ей руку, я понял, что передо мной действительно Джесенда, и стряхнул наваждение. По крайней мере попытался. Одна часть моего сознания все еще жаждала наслаждаться видением, в то время как другая говорила: «Она же силв, глупый ты деревенщина, и умеет создавать иллюзии. Без их помощи она, возможно, столь же хороша собой, как морской окунь анфас».

– Джесенда, – сказал я, целуя кончики ее пальцев, как было принято в Ступице, – до чего приятно снова тебя увидеть! Я узнал бы тебя где угодно!