кубка во все стороны. — Ты спас мне жизнь в Тысяче Ликов, — продолжал великан. — Ты можешь её потратить.

Во дворе воцарилась напряженная тишина. Галаэрон был так потрясен нехарактерным для великана проявлением гнева, что не осмелился поднять глаза, чтобы извиниться.

Наконец поднялась Шторм.

— Думаю, это все решает, — сказала она, руками стряхнув вино со своих кожаных доспехов. — Мы будем искать тебя завтра, после рассвета.

ГЛАВА ПЯТАЯ

15 Флеймрула, Год Дикой магии

К удивлению Малика, Эсканор все еще сиял, когда осмелился войти к Высочайшему. Принц был виден с расстояния пятидесяти шагов, сначала как тусклый жемчужный шар, плавающий под медным мерцанием его отличительных глаз, затем как светящаяся клетка ребер, заключающая в себе ядро пульсирующего света. Волна ошеломленного шепота последовала за ним через тронный зал, и когда он подошел ближе, Малик увидел, что Эсканор действительно шатается. Мантия из тени, которая обычно служила ему телом, истекала клочьями, придавая ему довольно тонкий и змееподобный вид. Эсканор остановился у подножия помоста, и его сияние осветило полдюжины молодых принцев, приближавшихся к нему сзади. Хотя ни один из них не был в таком плачевном состоянии, как Эсканор, они пошли с ним, чтобы напасть на Избранных на Высоком Льду, и трое из них истекали кровью из меньших ран. Эсканор поклонился и упал бы, если бы один из его братьев не бросил вызов призрачному свету и не протянул ему руку.

— Прошу прощения за то, что предстал перед Высочайшим в таком состоянии, — сказал он.

— Как и следовало бы, — сказал Хадрун. — Это оскорбление.

— Действительно, — согласился Малик, стоя на своем обычном месте чуть выше Хадруна. Устав от ревности сенешаля к своему положению самого доверенного советника Теламонта, и устав от постоянных покушений, — Малик решил попробовать стратегию союза, чтобы успокоить этого человека.

— Если бы Высочайший хотел, чтобы мы увидели его лицо, он бы показал его нам сам... Хотя, должен признаться, мне самому любопытно его увидеть.

Он даже не съежился от этой последней части своего заявления. Во многом, причиной того, что Высочайший так высоко ценил советы Малика, было проклятие, наложенное на него блудницей Мистрой, которое всегда заставляло его говорить правду, едва он откроет рот. Теламонт Тантул редко отчитывал его за неловкие промахи, которые он из-за этого допускал, а иногда даже находил их забавными.

Но не сегодня. Пара ледяных когтей впилась ему в плечо, и холодный голос прошептал ему на ухо:

 — Твое любопытство по этому поводу убьет тебя, мой рогатый друг, и если ты еще раз оскорбишь моего принца, ты получишь удовлетворение. Во рту у Малика стало так же сухо, как в пустыне.

— Я не хотел никого обидеть Высочайший… — Он изо всех сил пытался закончить, но правда вскипела в нем и сама собой выплеснулась из его рта. — По крайней мере, тебя, потому что я всегда чувствовал себя в безопасности под твоей защитой и был совершенно свободен оскорблять кого угодно.

Высочайший убрал ледяные когти, похлопал Малика по плечу и сказал:

— Теперь нет.

Теламонт проскользнул мимо и спустился по лестнице к сыну. Зная, что стоять выше Высочайшего было бы самоубийством, Малик последовал за ним вниз по лестнице. Высочайший остановился на нижней ступеньке, Малик, Хадрун и остальные служители тронного зала заняли места на полу. В свете ран Эсканора подхалимы выглядели жуткими и морщинистыми, со впалыми щеками и запавшими красными глазами. Только сам Теламонт казался невосприимчивым к свету и оставался скрытым в тени под своим капюшоном.

Воспользовавшись светом, он всегда старался извлечь максимум пользы из любой ситуации, Малик рискнул украдкой взглянуть на свои раны. Хотя холодные копья боли все еще пронзали его плечо в том месте, где его схватил Высочайший, не было ни дыр в его плоти, ни крови на одежде.

— Ты привлёк Избранных, сын мой? — спросил Теламонт. — Они сделали это с тобой?

Склонив голову, Эсканор кивнул и сказал:

— Это так, Высочайший. Платиновые глаза Теламонта сияли ярче в темноте, которая была его лицом.

— Хорошо. Он поднял мутный рукав, жестом приказав Эсканору встать, и продолжил:

— Встань и скажи мне, скольких ты убил. Тени Эсканора, казалось, стали еще тоньше, когда он встал.

— Боюсь, что ответ нет, Высочайший, — сказал он, не отрывая медного взгляда от пола. — Мы потерпели поражение.

— Побеждены? — это спросил Хадрун. — Семь принцев Шейда?

Эсканор перевел взгляд на сенешаля.

— Избранные – грозные враги.

— Вот почему я посоветовал Высочайшему послать семерых из вас, — возразил Хадрун, — и целую роту Стражи Врат.

Хотя попытки защитить себя истощили Эсканора, ни один из его братьев, казалось, не горел желанием броситься на его защиту.

— Твой план не учитывал … быстроту Избранных. Они швыряют магию так же легко, как ты – клевету.

Хадрун ответил улыбкой, хищной улыбкой охотника, преследующего покалеченную добычу.

— Они всего лишь люди, — сказал он. — Как их заклинание может быть быстрее, чем у лорда-шейда?

— Для меня это загадка, — ответил Эсканор скорее искренне, чем саркастически. — В следующий раз, возможно, тебе стоит возглавить атаку и рассказать нам.

— Следующего раза не будет, — сказал Теламонт тем низким ровным тоном, который Малик привык ассоциировать с холодной яростью. — Мы не можем себе этого позволить.

— К сожалению, я сомневаюсь, что выбор за вами, — сказал Малик. Он уже давно обнаружил, что в такие времена, как сейчас, он мог получить максимум от Высочайшего, поскольку все остальные были слишком заняты, съежившись от страха, чтобы выслужиться. — Теперь, когда Избранные увидели, насколько вы бессильны остановить их, они наверняка вернутся, чтобы свернуть теневые покровы быстрее, чем вы успеете их уложить.

Теламонт повернулся к Малику, его платиновые глаза сияли достаточно ярко, чтобы видеть.

— Мы не бессильны!

— Н-н-нет, конечно, н-нет, — заикаясь, пробормотал Малик. — Только после потерь, понесенных Шейдом в Тилвертоне, будете, если будете терять роту воинов каждый раз, когда попытаетесь помешать Избранным украсть один из твоих теневых покровов. Один из темных рукавов Теламонта вытянулся, и щупальце тени вцепилось в мантию Малика и схватило его за лацканы.

— Почему ты