В 1312 году взаимные претензии между вернувшимися из похода новгородцами и князем Михаилом находились в состоянии вялотекущих жалоб друг на друга с использованием эпистолярного жанра и конных гонцов, осуществлявших его – этого жанра – реальное функционирование. Однако обиды нарастали. Москва помалкивала, но Юрий и Иван, освободившиеся на время от военного давления, как увидим, не сидели сложа руки. Их Фандорины и Штирлицы не зря ели свой хлеб и начали тихую игру с новгородскими лидерами общества. Новгород в свою очередь стал чувствовать, что из Твери, хоть и писали когда-то с ними бумагу «и от Андрея, и от Татарина», союзника хорошего со взаимным доверием – не выйдет. С Андреем жили хорошо, с Татарином – торгуем без скандалов, и тоже всяко лучше, чем с Тверью. И вот – Москва, под боком у Твери. Им, правда, Татарин пальцем погрозил. Ну так это ж было, когда митрополита на столе не было. А теперь что? Митрополит новый. Михаил с Тверью – не поладил. А Москва за него в нужный час – горой встала. И теперь у них очень неплохие отношения. А при таком раскладе и хан уже не так страшен. Особенно если и Новгород со Смоленском растущую Москву поддержат. Как противовес Твери. Кстати, в Твери тоже стали понимать, что наделали ошибок. Ведь ещё два года назад перспективное, густонаселённое, с самым большим во Владимирской земле городским населением, крепким войском, уважаемое в Новгороде, Орде, Митрополии, расположенное идеально на торговых путях княжество. А сегодня – размолвки и с Церковью, и с богатыми и зубастыми в военном деле северянами. А вот Москва ошибок как-то и не совершала. Но хан, именем Тохта, пока был за Тверь. Как и предыдущий митрополит Максим, уважая легитимность Михаила Тверского. И в землях Владимирского княжества также многие города поддерживали Тверь, а не Москву. Тохта проводил политику укрепления центральной власти и поддержки городов. При нём была проведена денежная унификационная реформа и упорядочена административная система. В 12931294 годах Тохта вступил в открытую борьбу с Ногаем и после ряда сражений нанёс ему поражение в 1299 году. После решающей победы Тохты над Ногаем период двоевластия в Золотой Орде прекратился. Тохте досталось незавидное наследство. Значительная часть улуса Джучи была разорена междоусобной войной. Но главной проблемой Тохты была орда, на протяжении долгого времени служившая опорой ханской власти, а ныне стараниями Ногая этот статус утратившая. Хотя часть орды оставалось вполне преданной сарайским ханам, но и к ней полного доверия у Тохты не было. Вот почему московскому князю Даниилу пришлось выдержать тяжёлое сражение с рязанско-татарским войском. Сказано, что было убито много татар, и очевидно, основная часть из них – бывшие воины Ногая. А в Киеве махновщину сдержать не удалось. И люди побежали на север, и простые, и служивые, и духовные. Ещё более усиливая сильный Север. И ещё более ослабляя слабый Юг. В Орде, в степях, разорение было ещё более тяжким. Ослабление Орды неизбежно вело к ослаблению власти великого хана, который всё чаще был вынужден искать поддержки как у родичей, так и у влиятельных вождей племён. Тохта был вынужден маневрировать как во внутренней, так и во внешней политике. Он установил дружеские отношения с Палеологами в Византии. Дружба, как и до того в случае с Ногаем, была скреплена семейными узами: Мария, внебрачная дочь императора Андроника II Старшего, стала одной из жён Тохты. Как уже указывалось, византийцам монголы своих принцесс замуж не давали, а брали их женщин, но в условиях многожёнства. Русские по факту уважались выше: три принцессы Золотого рода (Феодора Сартаковна, Анна Менгу-Тиму-ровна, а вскоре и сестра Узбека Агафья) и несколько других знатных ордынок отправились на Русь в качестве жён. Тохта поддерживал оживлённые дипломатические отношения как с мамлюкским Египтом, так и с Ильханами (монголами Ирана). Важным результатом мирных взаимоотношений между Золотой Ордой и Ильханами во время правления Тохты стало возрождение торговли между двумя ханствами. Черноморская торговля, наоборот, испытывала регресс из за разногласий между Тохтой и генуэзцами. Кафа наживалась на работорговле в тот момент, когда в обедневшей от затяжной войны Золотой Орде многие люди продавали себя в рабство, чтобы не умереть голодной смертью. Хан Тохта довольно эмоционально воспринял это – и не без веских оснований – как пир во время чумы. В 1308 Кафа (Феодосия) была разграблена ордынцами. Однако в других портах торговля не ослабевала. Особенно взвешенной и осторожной была и политика Тохты в отношении Северной Руси. Многие русские князья обнаружили, что не только Новгород, Тверь и Москва, но и Ярославль с Ростовом были важными центрами торговли – и к их мнению прислушивались. К тому же, часть из них с русскими дружинами помогали Тохте одолеть мятежника Ногая, а теперь вернулись в свои города с добычей и боевым опытом. В то же время основной интерес у русских князей был не в военной добыче в Причерноморье или даже в Прибалтике, а в торговле на Северном шёлковом пути. И здесь интересы русских городов и их князей больше совпадали с интересами хана, чем у многих степных военачальников. Хотя Тохта был теперь единым правителем Золотой Орды, всё же он был вынужден считаться в своей политике с вельможами, окружавшими его трон, – старшими князьями-джучидами и военачальниками, а также с ведущими купцами и другими «влиятельными группами». Поскольку по ряду вопросов между ханскими советниками возникали разногласия, русские князья и купцы вносили устойчивость в ситуацию. И были желанными гостями в Сарае. Впрочем, хан, участвуя через своих православных послов в русских княжеских съездах, также спасал Русь от феодальной махновщины, губительной для страны.

В Суздальской земле всё громче заявляли о себе стремительно набирающие вес Тверское и Московское княжества, и Тохте приходилось с этим считаться. Поэтому он решил вести политику осторожную, но – соответствующую русскому закону и наследственному праву. В этом случае он мог рассчитывать на поддержку русского митрополита и его епископа в своей столице. В сочинении шейха Ал-Бирзали (ум. 1338) говорится, что Токта-хан был идолопоклонником, любил «лам и волшебников, и оказывал им большой почет». У Токта-хана был сын Иксар, который испытывал интерес к исламу, любил слушать чтение Корана, хотя и не понимал его; он предполагал, что когда станет царём этой страны, то не оставит в царстве своем никакой другой религии, кроме ислама. Но он умер ещё при жизни отца, оставив двух сыновей: Эсен-Буку и Ильбасмыша. Борясь со сторонниками Ногая и готовя (расчищая) трон для своих прямых наследников, хан в орде казнил многих знатных людей, включая потомственных Чингизидов. Тохта назначил наследником престола своего внука (по некоторым данным – сына) Ильбасмыша, однако тому не пришлось править: в январе 1313 года после смерти своего дяди хана Тохты в Золотой Орде воцарился Узбек, убив Ильбасмыша. Опора в ОРДЕ – для Твери последний её козырь. А тут – Узбек, и что от него ждать? С Петром и Тохта никак не ссорился, считая это – при грамотности Петра – меньшим головняком, чем разборки с фрондой у себя в степи. А что будет теперь? И Михаил поехал за ярлыком в 1313 году вместе с Петром. Как уже писалось, Пётр пробыл в Орде недолго, а получил невероятно много. Став самой влиятельной фигурой Северной Руси. Более того, Узбек, принявший ислам, совершил ещё один важный жест для Руси. Как упомянуто во введении, массовый, вполне легальный отъезд на Русь знати в 1310-х годах при введении Узбеком ислама как государственной религии. Под государственной религией здесь следует понимать то, что Узбек разрешил занимать высокие административные посты в государстве именно мусульманам. Но в обычной жизни веротерпимость продолжалась, и не только среди бродников или черкесов. Но и в городах Нижней Волги часто муж и жена, их дети исповедовали разные религии в одной семье. На это хан не покушался. Но карьеры немусульманской знати он резко обрубал. Становилось непросто, начались казни самых знатных людей. И одним из способов выпустить пар и стало такое разрешение – отъехать на христианскую Русь, а там – служи хоть круглые сутки. Главное – здесь не путайся. Это решение дало плоды, ибо с Русью были весьма доверительные хозяйственно-экономические связи. Большая часть послов (а началось ещё с великого баскака Аргамана-Захара или знаменитого посла Ахмыла (как раз при Узбеке)) так и осталась похороненной на Руси. Их дети-внуки хорошо инкорпорировались в русское православное общество, как и представители высшей знати, переехавшие на Русь ранее (Пётр-царевич, Чет-мурза, родоначальник фамилии Годуновых) и возглавившие ордынские диаспоры на Руси (особенно в Ростове) [189]. Всё это облегчило уход на Русь ордынской православной знати. Хотя оно, к тому же, не было одномоментным. Узбек-хан приходился племянником хану Тохте и внуком хану Менгу-Тимуру. Сын Тохты Иксар (Ильбасар, Илбасмыш) по протекции всесильного эмира Кадака был объявлен ханом, при этом сам Кадак стал главным визирем. Но в январе 1313 года Узбек вместе с беклярбеком Кутлуг-Тимуром, прибыв из Ургенча, чтобы сказать близким покойного хана Тохты слова утешения, убил Иксара и Кадака. После при поддержке Кутлуг-Тимура и жены своего отца Баялун Узбек захватил власть в Золотой Орде. Согласно «Тарих-и шейх Увейс», ордынский эмир Кадак хотел возвести на трон сына Тохты Илбасмыша, но Узбек и Кутлуг-Тимур прибыли из Хорезма и убили обоих. Воцарение Узбека осуществлялось при поддержке сторонников ислама. Выдвижению предшествовала оживлённая борьба, поскольку представители кочевой аристократии хотели иметь на ордынском престоле преемника Тохты, сторонника традиционных порядков и тенгрианства. В результате Узбеку, кстати, хоть и вступившему на престол при поддержке происламских сил, пришлось восемь лет провести в северной части Дешт-и-Кипчака. В январе 1313 года Узбек-хан взошёл на трон. И только в 1320 (1321) году он официально принял ислам от потомка Баб Арслана Занги-Аты и его преемника Сеид-Аты. Баб Арслан был наставником Ахмеда Ясави, крупного суфия, идеолога среди тюркских племён. Анонимный автор сочинения XV века «Шаджарат аль-атрак» («Родословие тюрков») сообщает следующее: после восшествия на ханский престол до истечения 8 лет он проводил жизнь со всем своим илем и улусом в странах Северного (арка) Дешт-и-Кипчака, так как (ему) нравились (вода и воздух) тех стран и обилие охоты (дичи). Не так всё было просто, и очевидно – на Юге более опасно. Когда с начала его султанства истекло 8 лет, то под руководством святого шейха шейхов и мусульман, полюса мира, святого Зенги-Ата и главнейшего сейида, имеющего высокие титулы, указующего заблудившимся путь к преданности господу миров, руководителя странствующих и проводника ищущих, святого Сейид-Ата, преемника Зенги-Ата, он (Узбек) в месяцах 720 года хиджры (12.02.1320-30.01.1321), соответствующего тюркскому году Курицы, удостоился чести принять ислам. Русские пишут гораздо короче. Став ханом, Узбек, по настоянию Кутлуг-Тимура, принял ислам (по Симеоновской летописи: «сел на царстве и обесерменился») и получил имя Мухаммед. Попытка ввести ислам в качестве государственной религии встретила сопротивление ордынской аристократии. Лидеры оппозиции Тунгуз, Таз и эмир Сарая Кутлуг-Тимур заявили Узбеку: «Ты ожидай от нас покорности и повиновения, а какое тебе дело до нашей веры и нашего исповедания и каким образом мы покинем закон и устав Чингисхана и перейдём в веру арабов?» Однако приверженцы старомонгольской партии – эмиры и царевичи – были казнены. Сообщается о казни 120 чингизидов. Против буддистов репрессии были самые жёсткие. Кстати, есть статьи о том, что главные убийства партия Узбека совершила либо на курултае, т. е. разовым переворотом, либо в значительной степени на курултае, а затем, завладев инициативой, какое-то время продолжали гонять чингизидов, не желающих признавать только за мусульманами право на административные должности. В любом случае первые 8-10 лет правления для Узбека были очень сложными. Вследствие чего первое важное решение, назовём его «об особо дружеском отношении с митрополитом Петром», было принято Узбеком и его сторонниками довольно быстро. Ведь главными оппонентами Узбека были не православные христиане, а язычники. И в Северной Руси язычество (правда, не степное, а лесное, славянско-литовское, да ещё и с примесью финского) было весьма распространено, хотя и не имело политических притязаний на власть. Поэтому Узбек был только рад даже впустить Петра на свою территорию силой закона, дав ему судебные полномочия, которых монголы нигде и никаким другим Церквям не давали. И, скорее всего, в русских с их церковью и торговыми укреплёнными городами он видел людей с совпадающими или схожими интересами. А потому в целом симпатизировал им. Тогда и разрешение на отъезд знатных чингизидов на Русь тоже осмысленно: эти люди там, скорее всего, и останутся. Но вот фигура русского Великого князя Михаила явно вызывала у него вопросы. Это – не Пётр. Тот был сильный, а стал ещё сильнее. Этот – хромая утка. И от Узбека как умного и образованного человека наверняка не укрылось общее отношение Петра к Михаилу (Да он свои сомнения и через своих Фандориных и Штирлицев проверить мог. Процедура-то стандартная. Чай, не бином Ньютона). Итак, шаткое положение князя сразу стало очевидно, а значит, сторонам было о чём поговорить. А между тем маховик неизбежных (связанных с противостоянием земель московских и тверских) событий неумолимо продолжал раскручиваться. Шведы в 1314 году снова напали на земли Новгорода. Началось с того, что новгородские власти, обеспокоенные шведской экспансией, нарушили традиции Новгородской республики – назначили главой администрации Карельской земли некоего служилого князя Бориса Константиновича. «Некоего» сказано потому, что ни в одном летописном или другом источнике сей князь не упомянут. По-видимому, он был младшим отпрыском тверской княжеской семьи, поскольку новгородцы жаловались на него великому князю Михаилу Ярославичу Тверскому. В этой грамоте сказано, что «Бориса Константиновича кормил Новгород Корелою…» Присутствие в Кореле русского служилого князя с дружиной должно было обеспечить оборону города на случай нападения из расположенных неподалеку захваченных шведами западных карельских погостов. Однако этот опыт оказался неудачным. Случилось то, чего всегда боялись новгородцы. За время пребывания в Кореле князь Борис Константинович купил себе какие-то карельские села, а другие попросту захватил силой, то есть попытался стать в Кореле удельным князем. Мало того, он, видимо, изрядно пограбил карел. Возможно, что у сего «невеликого князя» от всех богатых земель вокруг, на которые он был «поставлен», просто закружилась голова. И пропал всякий самоконтроль служивого православного русского человека. Ибо общим результатом его деятельности стало первое в истории восстание населения Карельского Приладожья против власти Великого Новгорода в 1314 году. Пограничные шведские феодалы не замедлили воспользоваться ситуацией и вторглись в русские земли. Шведский отряд с боем захватил город Корелу, а может быть, его впустили туда карелы. По крайней мере, на второй вариант указывает Карамзин. Новгородцы еще до восстания карел выгнали с позором князя Бориса Константиновича в Тверь и даже предложили тверскому князю его судить. Новым наместником был назначен новгородец Федор. Этот Федор быстро собрал в Новгороде сильный отряд, взял штурмом город Корелу, перебил всех шведов и изменников-карел. Кроме попытки захвата города Корелы в 1314 году, шведские феодалы, осевшие в районе Выборга, неоднократно нападали на торговые караваны в Финском заливе, на Неве и Ладожском озере. Так, в хронике города Любека сказано, что в 1311 году любекского купца Эгбертуса Кемпе ограбили шведы на Ладожском озере и отняли у него 23 предмета «прекрасной работы». В том же году шведы на Неве ограбили еще одно любекское судно и нанесли ущерб владельцу в 5 тысяч марок. Молодцы немцы – вот это точность! Разумеется, эти акции не были ответом шведов на поход новгородцев в Корелу в 1310 году, как предполагают наши глубокомысленные историки. Это был обычный грабеж, свойственный не только шведским рыцарям, но и всем их коллегам в Западной Европе. Городские власти Любека обратились с жалобой к герцогу Эрику, который в то время контролировал Финляндию, и пригрозили экономическими и силовыми санкциями. Эрик и его брат Вольдемар оказались в весьма неудобном положении. Они только что, 15 августа 1312 года, отправили в город Любек грамоту с гарантией свободного проезда немецким купцам в Новгород и обратно, причем безо всяких ограничений, которые шведы ранее пытались установить, например, на провоз оружия. А тем временем два судна ограбили. Благородный и справедливый герцог 3 ноября 1312 года послал в Любек покаянную грамоту, где клятвенно обещал вернуть все награбленное владельцам и больше не проказничать. Грамота сия сохранилась в немецких архивах, Вернули ли награбленное любекским купцам, установить не удалось, но разбои шведских феодалов не прекратились. В 1313 году шведская флотилия прошла через Неву, Ладожское озеро и по Волхову добралась до города Ладоги. В это время ладожский посадник с городской дружиной был в каком-то походе, и шведам удалось «пожгеша Ладогу». Всё это привело к новым жалобам новгородцев на Михаила, уже конкретно указывающих на то, что князь Михаил надолго засел в Орде и забывает свои долги по защите Отечества. И у этих жалоб оказались весьма внимательные и очень подготовленные слушатели. Из Москвы. Если бы Борис Михайлович исполнял свои обязанности повнимательнее как-то, почутче к людям, которым он должен «служить и защищать», новгородцы, вполне вероятно, и забыли бы свои размолвки с Михаилом Ярославичем. Ну накопились у человека дела в Орде – или новые какие открылись. Там тоже неспокойно, клан на клан восстал. А кому сейчас легко? Но оболтус Борис, словно новый русский из 90-х годов, своей безответственностью, жабой ненасытной в стиле Попандопуло из «Свадьбы в Малиновке» не просто был выгнан с позором, но и крепко подставил этим Великого Князя. И теперь новгородцы кричали на вече, что Михаил именно засиделся в Орде и «забывает Отечество». О как, не меньше! И действительно, до Михаила никто из русских князей не сидел в Орде по году. Туда-обратно, 2–3 месяца – и дома. Даже задержка Александра Невского в 1263 году не была столь длительной, во-первых, а во-вторых – князь не просто не дал хану Берке войска, но и объяснил свой отъезд тем, что, во-первых, хочет навестить больного брата Андрея, а во-вторых, ему надо готовиться к зимнему походу против Ордена совместно с литовским князем Миндаугасом. И с тех пор (Вс. Махнач) [190] русские войска в Орде появлялись только как наёмники или союзники (как при походе на мятежный, с проникшими в него сторонниками ильханских несториан высокогорный Дедяков). Правда, когда Александр приехал к Андрею (а у того в окружении было достаточно шведов и немцев), то как-то резко заболел. Вину за это некоторые сваливали на монголов, пока не было оглашено и сопоставлено, что в эти же дни, когда умирал Александр, был убит и Миндаугас. И поход после гибели сразу двух таких харизматичных и уважаемых вождей сорвался. НО – рассудили новгородцы: Михаил-то никакой поход за освобождение ещё одного Дедякова или другого какого славного и очень нужного места на глобусе вроде никак не готовит. Иначе бы гонцы скакали туда-сюда, и новгородским опытным латникам тоже предложили бы поучаствовать в походе ради денег и трофеев. Но нет. Значит, князь и впрямь занят своими делами и… «забывает Отечество». А потому Юрий Московский, весьма внимательно следивший за новгородской ситуацией, твёрдо решил действовать. Расположение новгородцев к Москве становилось явным. Родственник Юрия [191] князь Фёдор Ржевский приехал в Новгород и взял под стражу деморализованных изгнанием Бориса наместников Михаила [192]. Дальше – больше. Начинаются громкие митинги на вече. Фёдор действует уверенно, осознавая что козыри у него и вообще московской партии на руках, так обольстил новгородских граждан [193], что они, признав Юрия своим князем, начальником [194], объявили даже войну великому князю [195]. Вскоре же едва не дошло и до битвы: на одном берегу Волги стояли новгородцы [196], а на другом сын Михаила Дмитрий [197] с верной тверской ратью. К счастью, осенние морозы, покрыв реку тонким льдом, отменили кровопролитие [198], и новгородцы согласились на мир [199]; а князь московский сел на престоле Святой Софии [200]. Этого Узбек и Михаил, несмотря на своё продолжительное общение с малопонятным на тот момент результатом, совсем не заметить никак не могли. Во-первых, новгородцы не изгнали Михаила решением веча, а заковали и выгнали наместников явочным порядком. Не дав Михаилу даже как-то объясниться за столь непристойное поведение и моральное разложение средневекового Попандопуло – князя Бориса. Ну и объявление войны – на ровном месте, при отсутствии фактора казуса белли (лат. Casus belli – «случай (для) войны»), то есть формального повода для объявления войны. Объективно это подрывало общий интерес и Михаила, и Узбека к единству Северной Руси ради эффективной торговли. Митрополиту, бывшему на стороне Москвы, после объявления новгородцами войны – и не просто сгоряча, а под явным обольщением и влиянием московской династии (а именно так это выглядело со стороны) – было нечего сказать. И если союз Великого Новгорода с московской династией ему лично, скорее всего, был по душе, то вот «игра в войнушку» взрослых дяденек, массово вываливших на берег Волги и только силой природы остановленных в своем неумном «молодечестве» [201], явно добавила ему седых волос. Как, впрочем, и Михаилу. И чтобы решить все проблемы, князь понимает, нужен сильный ход, способный перевернуть ситуацию. Так получилось, что Михаил Тверской поссорился со всеми: сначала – с Москвой, потом – с Новгородом и, наконец, на Поместном Соборе 1311 г. – ещё и с митрополитом Петром Волынцем. Теперь ссора с Новгородом снова вернулась. А недруг сразу новгородского веча и митрополита – это практически правитель без шансов. И он идет к Узбеку – просить большое войско против самого сильного из врагов, Великого Новгорода, тогда остальные сами утихнут. ГЛАВНОЕ – Михаил гарантирует надёжность русской части Волжского торгового пути. Хана терзают очень смутные сомнения, ведь если раньше Владимиро-Суздальские князья тоже просили войско для своих усобиц, то давали тому, за кого были Церковь и Новгород, – Александр Невский против Андрея при Втором северном крестовом походе в 1252 г. и Андрей Александрович против Дмитрия Александровича в 1293 г. при 3-м северном крестовом походе. Никогда не просили князья крупных войск против больших Новгородского или Смоленского княжеств. Попытки Ярослава Ярославича (кстати, отца Михаила) наслать ордынскую конницу на новгородскую пехоту в своё время кончились ничем. Но Михаил утверждает: его враги хотя и взяли верх у Святой Софии, их, в общем, среди северян немного. А потому и сильное войско в этот раз они не выставят. Большинство новгородцев просто уйдут в нейтралитет. А потому проблему, копившуюся годами, пока ещё можно решить быстро, одним ударом: сражение, победа, договор.