— Давайте подойдем к окну. Вам понравится.

Гости собрались у огромного окна во всю стену, которое выходило на море. Все переговаривались, смеялись, предвкушая удивительное зрелище, и я надеялась, что мне все-таки удалось сохранить невозмутимый вид.

Море, наполненное всеми оттенками сиреневого, было спокойным и тихим, когда мы подъезжали к особняку. Сейчас же я видела, как далеко-далеко, почти у горизонта, начинает закручиваться серебристо-синий столб смерча. Дымящийся хобот поднимался к небу, и я, кажется, увидела, как от него разлетаются какие-то морские обитатели.

— Боже мой! — только и смогла выдохнуть я. — Что это?

— Смотрите, смотрите! — восторженно выдохнул Эбернати, который времени даром не терял и уже поглаживал меня по руке: нарушение местного этикета, если верить моей наставнице. Но я не стала возмущаться. — Сейчас начнется!

Столб смерча вдруг содрогнулся, заплясал и рассыпался. Замерев от восторга, я увидела, как вода падает вниз, и прямо к берегу мчатся золотые драконы.

Драконы! От восторга я даже дышать перестала. Насколько я могла оценить отсюда, они были не слишком большими, размером с лошадь. Покрытые сверкающей броней, окутанные облачками пара, драконы летели к берегу, то опускаясь к воде и выхватывая рыбину, то взмывая под облака и стрелой падая вниз. Гости восторженно ахали и охали, и господин с черными завитыми усиками и видом победителя женских сердец воскликнул:

— Три драхмы на однорогого! Он победит!

— Кого победит? — спросила я. Усач улыбнулся, одарил меня поистине жарким взглядом и ответил:

— Это брачный танец драконов, дорогая. Смотрите, сейчас появится самка.

— Вот она! Вот! Летит! — пронеслось по толпе гостей, и я увидела еще одного дракона — гораздо меньше остальных, серебряный, он вырвался из воды с тихим курлыканьем и полетел над морем.

Появление самки заставило остальных драконов сперва сбиться в кучу, а потом закружиться над морем, стараясь держаться как можно ближе к ней. Однорогий, на которого поставил усач, был первым. Мягко обойдя соперников, он закружился рядом с драконицей, и ее курлыканье сделалось звонче.

— Понравился, — произнес Эбернати. — Ну вот, сейчас все и закончится.

Серебряный и золотой драконы переплели крылья и камнем рухнули в море. Для остальных это послужило сигналом: драконы один за одним стали погружаться в воду, и через несколько минут море начало успокаиваться. Гости, негромко обсуждая зрелище, направились в сторону фуршета.

— Удивительно красиво, — промолвила я. В мире платежей по ипотеке и торговых центров не было такого — хрупкого, искреннего, живого чуда. Могла ли я представить, что увижу дракона не во сне, а наяву?

— Они так танцуют только раз в год, — сообщил Эбернати, который уже вооружился блюдом с закусками. — Мой лечащий врач говорит, что этот танец, скажем так, стал частью культа водного божества.

Врач? Который разговаривает с пациентом о культах? Эбернати словно бы опомнился, понимая, что это не та беседа, которую стоит вести со светской пустышкой, однако я ободряюще улыбнулась и сказала:

— О, это так интересно! В халифатах мы с братом видели танцующих дикарей на островах. У меня даже записана пара их пословиц!

Эбернати оживился.

— Неужели! Никогда бы не подумал, что вы склонны к этнографии!

— Спасите меня все святые! — воскликнула я. — Такой болезни у меня отроду не было! Как вы сказали, эт-но-графия?

Эбернати улыбнулся.

— Полагаю, вы просто развеивали скуку, — произнес он. Я кивнула.

— Да, от скуки там и правда можно умереть. Брат занимался своим олеумом, а я записывала пословицы.

— Какие же?

— О! — я махнула рукой, вспомнив те пословицы, которыми, бывало, так и сыпала моя бабушка. — Они все исключительно неприличные.

Некоторое время мы отдавали должное креветкам в мундирах из бекона, а потом я поинтересовалась:

— Вы не выглядите больным, Гектор. Зачем вам врач, ну-ка, признавайтесь!

Эбернати снисходительно улыбнулся.

— Мое лицо, дорогая Милли. Некоторое время назад у нас в отделении был взрыв, и мне повредило левую сторону лица. Какая-то дрянь принесла шариковую бомбу, не понравилась ей возможность налоговой проверки.

Я пристально посмотрела на Эбернати, не нашла ни малейшего следа от ран и заметила:

— Надо же, а я была уверена, что у вас вполне мирная профессия. А тут бомбы, взрывы, прямо война! Ну теперь-то, как я вижу, с вами все в порядке?

— Да, — улыбнулся Эбернати. — Доктор Кравен творит просто чудеса со своим скальпелем, — он отвел взгляд и чуть ли не смущенно признался: — А ведь я уже успел поверить, что так и останусь уродом.

— Невероятно! — обрадовалась я. — Гектор, вы просто обязаны познакомить меня с вашим доктором Кравеном.

Эбернати скользнул по мне одновременно удивленным и раздевающим взглядом, словно хотел понять, в каком именно месте мне понадобилась помощь пластического хирурга. Я кокетливо улыбнулась.

— Право же, я не понимаю, зачем он вам, — сказал Эбернати.

— Никому не скажете? — спросила я заговорщицким шепотом. Эбернати прищурился.

— Ни единой живой душе.

— У меня некрасивое родимое пятно, — сообщила я. — На самом интересном месте. Давно хочу свести его, но все никак не найду, в чьи руки отдаться в этом смысле.

Теперь во взгляде Эбернати плавали два кусочка тающего масла. Он явно пытался понять, где именно расположено это пятно. Я одарила его снисходительной улыбкой.

— Договорились, я вас познакомлю, — согласился он. — Но обещайте, что дадите сравнить, как было до, и как стало после!

— Вы наглец, Гектор! — рассмеялась я. — Но продолжайте! Я посмотрю на ваше поведение и решу.

Домой мы с Генрихом вернулись по очереди: я позже, он раньше. Эбернати так и рвался меня проводить, чтобы остаться на чашечку кофе и потом, как и водится, все-таки рассмотреть мое родимое пятно во всех деталях, но я лишь в очередной раз стукнула его веером и прыгнула в экипаж.

— Везунчик ты, Гектор, — услышала я голос одного из гостей, который тем временем тоже проводил свою даму. Ответ Эбернати рассыпался невнятным шумом — экипаж покатил к воротам, и я уже не смогла разобрать слов.

Когда я вошла в гостиную, то увидела, что Генрих сидит на диване, устало вытянув ноги и держа в руке стакан — надо же, с молоком! Я почти рухнула в кресло напротив и призналась:

— Никогда бы не подумала, что ты пьешь молоко.

— Будешь смеяться, но я к нему привык за четыре года в клетке, — признался Генрих и сделал глоток. Его аккуратные усы побелели по краю. — Мои тюремщики в каком-то смысле обо мне заботились. Говорили, что в нем много витаминов, и надо пить.