— Малыш, тебе нужно сейчас же уйти, — со вздохом вмешался Хьюи Биггс, наш десятый номер и мой хороший друг. — Ты говоришь как гребаный клоун.

— Я? — рявкнул Ронан, глядя через комнату на Хьюи. — Он мудак, разгуливающий по этому городу, как будто он его владелец, получающий особое отношение от учителей и приказывающий всем вам. И вы просто принимаете это!

— А ты воняешь на всю комнату своей ревностью, — лениво протянул Хьюи. — Собирайся, малыш, — добавил он, проводя рукой по своим светлым волосам, когда подошел и встал рядом со мной и Гибсом. — Ты строишь из себя идиота.

— Перестань называть меня малышом! — Ронан взревел срывающимся голосом и бросился к нам. — Я не гребаный ребенок!

Ни Гибси, ни Хьюи, ни я не сдвинулись ни на дюйм, всех очень позабавила его истерика.

Ронан был проблемой для команды с сентября, он игнорировал приказы, нарушал правила, выкидывал глупые трюки на поле, которые чуть не стоили нам нескольких игр.

Эта его маленькая вспышка была не первой.

Это было просто еще одно в длинном списке многих истерик.

Он был смешон и нуждался в приструнении.

Если его дядя не был готов сделать это, то я был готов.

— Он твой капитан, — пропищал Патрик Фели, к моему большому удивлению, когда он и несколько членов команды подошли и встали передо мной, блокируя жалкие попытки Макгэрри проявить силу и демонстрируя свою поддержку мне. — Прояви немного уважения, Макгэрри.

Ну и дерьмо.

Теперь я чувствовал себя ужасно.

Я посмотрел на Фели, мои глаза были полны раскаяния за мои предыдущие выходки на поле.

Взгляд, который он бросил на меня, убедил меня, что для него это было давно забыто.

Но это все еще не устраивало меня.

Макгэрри был прав в одном: я действительно получил привилегированное отношение в городе.

Я работал как собака на поле и был сказочно вознагражден за это.

Я бы воспользовался этим, чтобы купить Фели пинту пива в «Бидди» на выходных — Гибсу и Хьюи также.

— Беги домой к маме, Ронан, — приказал Гибси, подталкивая его к выходу из раздевалки.

— Может быть, она вытащит твои игрушки Лего. — распахнув дверь одной рукой, другой Гибси вытолкнул его. — Ты не готов играть с большими мальчиками.

— Держу пари, что твоя единственная Шэннон так не скажет, — прорычал Ронан, заставляя себя вернуться в комнату. — Или я должен сказать, она не сможет, — он мрачно усмехнулся, не сводя глаз с моего лица, — когда мой член погрузится в ее горло.

— Продолжай так говорить о ней, — закипал я, сжимая кулаки. — Я бы хотел иметь повод оторвать твою гребаную голову.

— Знаешь, я сидел за ней сегодня утром на французском, — насмехался он, теперь широко улыбаясь. — Если бы я знал, что она прячет под этой юбкой, я был бы дружелюбнее. — Подмигнув, он добавил:

— Всегда есть завтра.

— И это, ребята, то, как вы подписываете свое собственное свидетельство о смерти, — пробормотал Хьюи, смиренно разводя руками. — Ты глупый, маленький мусор.

Ни один человек не попытался остановить меня, когда я рванулся к Ронану.

Никто не осмелился.

Я исчерпал свою норму дерьма на день, и парни это знали.

— Теперь послушай меня, ты, маленький ублюдок, — прошипел я, обхватив его рукой за горло, когда я потащил его обратно в комнату, закрывая дверь от свидетелей свободной рукой. — И слушай внимательно, потому что я собираюсь рассказать тебе это только один раз.

Прижав Ронана к бетонной стене, я встал перед ним, возвышаясь на добрых 13 см.

— Я тебе не нравлюсь. Я понял. Ты мне тоже не особенно нравишься, — я сжал его горло достаточно сильно, чтобы ему стало трудно дышать, но не настолько, чтобы перекрыть кровообращение и убить его. Я пытался доказать свою точку зрения, а не совершить преступление. — Я не обязан вам нравиться, но как ваш капитан, вы чертовски уверены, что будете уважать мой авторитет на поле.

С ростом 178 см в шестнадцать лет Ронан ни в коем случае не был маленьким, но в свои семнадцать, я имел рост 191 см и продолжал расти, я был большим ублюдком.

Вне поля я редко использовал свой размер, чтобы запугать кого — либо, но делал это сейчас.

Меня до смерти тошнило от этого парня и его болтовни. У него не было никакого чертова уважения, и, черт возьми, может быть, я смог бы справиться с его дерьмовым отношением и агрессией по отношению ко мне.

Но не к ней.

Мне не нравилось, я не мог справиться и не стал бы мириться с тем, что он так о ней говорит.

Это навязчивое выражение уязвимости в ее глазах заставляло меня двигаться вперед, заставляя меня терять то небольшое самообладание, которое у меня было.

— Когда я что-то говорю своей команде, — добавил я, теперь рыча, воспоминание об ее одиноких голубых глазах затуманивает мое суждение. — Когда я, блядь, предупреждаю тебя оставить уязвимую девушку в покое, я ожидаю, что ты прислушаешься к моему чертову предупреждению. Я ожидаю твоего подчинения. Чего я не ожидал, так это твоих дерзких возражений и неповиновения. — Слабый сдавленный звук вырвался из горла Ронана, и я ослабил хватку, но не убрал руку. — Все ясно?

— Пошел ты, — выдавил Ронан, захлебываясь и хрипя. — Ты не можешь указывать мне, что делать, — прохрипел он, задыхаясь. — Ты не мой отец!

Этот ублюдок.

Он был полон решимости бросить мне вызов, даже когда не мог победить.

— Я твой папочка на поле, сука, — я мрачно улыбнулся и сжал, перекрывая ему доступ воздуха.

— Ты этого не видишь, потому что ты самовлюбленный, маленький гаечный ключ, — я сжал сильнее. — Но они делают, — я махнул рукой позади нас, указывая на команду, которая все стояла, ни один из них не вмешивался. — Каждый из них. Они все это понимают. Они все знают, что ты принадлежишь мне, — спокойно добавила я. — Продолжай давить на меня, малыш, и неважно с кем ты связан, ты вылетишь из этой команды. Но только подойди к этой девушке, и сам бог не сможет тебя спасти.

Решив, что достаточно напугал молодого парня, чтобы донести свою точку зрения, я отпустил его горло и сделал шаг назад.

— Теперь, — скрестив руки на груди, я посмотрела на него сверху вниз и спросил: — На этот раз все ясно?

— Да, — прохрипел Ронан, все еще глядя на меня.

Я не возражал.

Он мог смотреть на меня сколько угодно.

Он мог втыкать иголки в мою куклу вуду и продолжать ненавидеть меня до конца своей жизни, несмотря на все, что меня волновало.