за любые серьезные нарушения казнят без суда. Эвелин рискует жизнью, даже просто поднимая взгляд или улыбаясь мне.

Интересно, она станет смотреть Игры, зная, что я не вернусь? Думаю, даже если не захочет, ее заставят. Таковы правила. Все панемовцы должны смотреть Игры, хотят они этого или нет. В дни, когда трибуты сражаются на арене, никакие другие программы не показывают. Интересные моменты смакуют по несколько раз. Нам показывают, как капитолийцы с интересом наблюдают, как умирают наши близкие. Мне всегда противно смотреть на то, как куча разукрашенных идиотов смотрят на казнь с восхищением, но у меня просто нет выбора. И вот совсем скоро я сам окажусь объектом наблюдения тысяч людей. И если кто-то расстроится, когда я умру, то в Капитолии захотят прокрутить этот момент несколько раз и обязательно вставят что-то вроде: «Вот и потух его огонь!», и все засмеются над подобной глупостью.

Мне становится противно от своих мыслей, и я иду на обед в общую столовую, чтобы хоть как-то отвлечься от всего происходящего.

Эффи как обычно суетится — бегает с телефоном и какими-то бумажками, Хеймитч спорит с поваром о чем-то, Цинна и Порция обсуждают новые эскизы рисунков, наши с Китнисс группы подготовки хохочут все вместе над чем-то в журнале, а Китнисс нигде не видно. Неужели она опять опоздает? Или, может, она слышала наш с Хеймитчем разговор и теперь не выйдет до самых индивидуальных показов? Врятли она могла все слышать…

— Пит, ты что-то хотел? — спрашивает Эффи и сует мне бумажку с моим сегодняшним расписанием (она составляет его мне каждый день).

— Нет, просто пришел пораньше, — отвечаю я и пробегаюсь глазами по списку.

— Можешь идти в столовую, Китнисс уже там, — говорит она.

— Китнисс? — я не получаю ответа на этот вопрос, потому что у Эффи звонит телефон, и она сразу же забывает обо мне.

Иду через гостиную, где собрались все стилисты, прохожу мимо Хеймитча и вот уже вижу Китнисс. Она сидит за столом и ест булочки.

— Привет, — говорю я.

— Привет, — с неохотой отвечает Китнисс.

— Надоело сидеть в комнате?

— Захотелось поесть, — да уж, от этого холодного тона могут даже пойти мурашки.

Понимаю, что разговора у нас не получится, и просто набираю себе еды. Потом сажусь за стол и пытаюсь не встречаться взглядом с Китнисс. Она тоже не смотрит на меня, но потом все же говорит:

— Хеймитч говорил тебе что-нибудь? — мои глаза сразу расширяются. Неужели догадалась?

— Эмм… нет, а тебе?

— И мне ничего. И еще ментор называется, хорошо хоть пить перестал, — я сразу успокаиваюсь, потому что ей просто было интересно, делает ли Хеймитч то, что должен делать ментор.

— А ты хочешь что-то узнать у него?

— Не помешало бы.

— Ну сама спроси, — она поднимает на меня взгляд и вздергивает бровь.

— Без него справлюсь, — да уж, типичная Китнисс.

— Как знаешь, — говорю я с напускным безразличием. Лучше пусть она начнет ненавидеть меня сейчас, чем потом на арене попытается убить и разрушит все мои планы. Ее реакция, как и ожидалось, это небольшой шок. Всем своим видом она говорит: «Как? Ты не станешь меня переубеждать?», но я продолжаю оставаться безразличным.

В это время все стилисты с Хеймитчем и Эффи шумной компанией заходят в столовую. Они шутят, веселятся, поднимают тосты за нас с Китнисс. Такое чувство, что только я понимаю, что через пару дней нас выпустят на арену к профи, которые мечтают нас убить, но я стараюсь оставаться спокойным, и если у меня что-либо спрашивают, вежливо отвечаю.

— Все в порядке? — спрашивает Хеймитч, — какие-то вы невеселые.

— Все в порядке, — быстро отвечаю я, — можно я пойду готовиться?

— Да, я тоже пойду, — говорит Китнисс.

— Идите, — разрешает Эффи, — скоро за вами придут команды подготовки.

Китнисс быстро идет вперед, чтобы не встречаться со мной взглядом. Вот и славно, я тоже не хочу разговаривать. Прямо вижу, как между нами начинает расти невидимая стена, и чем сильнее она вырастет, тем сложнее нам будет общаться. Ну да ладно, на арене будет не до общения.

Захожу в свою комнату и смотрю вокруг, что-то изменилось. Полотенце, которое я бросил на пол, аккуратно сложено и лежит в шкафу, постель заправлена, окно закрыто. Здесь кто-то был. Подхожу к тумбочке у кровати и вижу на ней маленький блокнот размером с ладошку. Открываю и вижу, что в нем в подробностях описана каждая функция моего душа, нарисованы все кнопки, которые в нем есть и каждая подписана по назначению. Листаю книжку и на последней странице нахожу надпись:

«Надеюсь, в сражении с душем, ты победил. Ну а если нет, то эта книга поможет одержать тебе победу в следующий раз».

Размышляю над этой записью и вспоминаю безгласую, которую видел утром. Я же уходя сказал, что иду сражаться с душем. И как так вышло, что в Капитолии я смог умудриться завязать дружбу сразу с двумя безгласыми девушками, но зато за всю жизнь не смог просто подойти и поговорить с Китнисс?

Улыбаюсь, потому что эта записная книга с инструкцией кажется мне самым милым подарком, который я когда-то получал, поэтому я прячу ее глубоко в полку шкафа, чтобы ее никто не обнаружил.

У меня есть еще примерно пол часа до того, как меня начнут готовить к индивидуальному показу. Мне опять не хочется ничего делать, поэтому я просто ложусь на кровать. Интересно, что сейчас делает Китнисс? Жаль я не могу пойти к ней, иначе все старания могут рухнуть. Мы не можем стать союзниками на арене, потому что она не захочет, чтобы ее спасали, поэтому сейчас лучше тоже союзниками не быть. Пускай она даже не догадывается о том, что я задумал.

Часы на стене тикают слишком громко. Кровать чересчур жесткая. Рубашка жмет мне в рукавах. Комната слишком большая для одного человека. Все это я не замечал раньше, но сейчас просто выхожу из себя. Закрываю глаза и считаю до десяти, но не помогает, потому что тиканье заглушает мои мысли. Встаю с кровати и лезу на шкаф, чтобы выключить часы. С первого раза не выходит, но еще одна попытка и я уже сижу на шкафу с часами в руках и верчу их в надежде найти выключатель. И именно в этот момент ко мне в комнату заходят Лейси, Саймон и Рамона во главе с Порцией, которая видит меня и взвизгивает.

— Пит, что ты там делаешь?

— Часы слишком громко тикали. Я хотел их отключить, — оправдываюсь я, слезая со шкафа.

— Часы? — удивленно переспрашивает