Не увидя никакой опасности, я приложил к уху ладонь рупором и поводил головой из стороны в сторону, прислушиваясь. Заухала сова, что-то закопошилось в траве, а потом я услышал нежданный звук.

— Вертолет возвращается, — выпалил я.

— Я ничего не слышу.

— Сложите вот так руки и станете все слышать чутко, как заяц.

— Серьезно? — Президент повторил мое движение и обернулся в сторону шрама. — С ума сойти!

— Нам нельзя оставаться на месте. — Я набрал пригоршню хвои и сухих листьев, чтобы засыпать оставленные нами на земле отметины.

— И запомните, ставьте свою ногу туда же, куда ступаю я.

— А ты и вправду знаешь, куда идти? — недоверчиво спросил президент, оглядывая лес, который, наверное, для него казался стеной из одинаковых деревьев.

— Знаю.

И мы углубились в бор. Мы шли не меньше часа, все дальше уходя от вертолета, прочесывающего лес в поисках наших следов. Мы направились к вершине, где лежала секретная поляна, отмеченная папой на карте. Больше нам некуда было идти. Я знал, что завтра, когда я не вернусь из лесу, папа и его товарищи отправятся искать меня. И первым делом они пойдут туда. Наши мужчины — настоящие охотники. Они знают эти места, у них есть оружие, и это значит, что победа не обязательно будет за автоматами Хазара.

— Вам надо идти потише, ступайте осторожно, — обратился я к президенту.

— Я стараюсь.

— А топаете, как слон.

— Ну уж не как слон, потише…

— Опирайтесь на всю стопу. Люди думают, что надо ступать с пятки на носок, но так неправильно: получаются две точки соприкосновения. Вы так ходите, вот у вас и хрустит под ногами. А животные касаются земли один раз за шаг, поэтому и двигаются тихо. Попытайтесь ступать, как я объяснил. И не сопите так громко. — Мне казалось странным, что я отдаю приказания самому президенту. С другой стороны, мне было приятно почувствовать себя не ребенком, но взрослым мужчиной.

Позади нас стрекотал вертолет, водя прожектором из стороны в сторону. Я был уверен, что пилот отдает команды людям в лесу, и мне очень хотелось узнать, близко ли Хазар. Рыщет ли он по бору или сидит в вертолете с взведенным ружьем?

Вертолет все время кружил где-то позади, освещая верхушки деревьев, но один раз удары его лопастей стали громче, и он начал быстро приближаться, словно заметил нас. Мы тут же бросились в укрытие.

— Ложитесь!

Мы повалились в грязь у узкой горной речушки.

— Сюда, — прошептал я, ползя к выступающему берегу. — Медленнее. Резкие движения привлекут их внимание.

Мы лежали бок о бок, прижимаясь к каменной стене, низко опустив головы.

— Главное, не смотрите наверх. А то свет отразится от лица.

— Паршивый у меня выдался денек, — пробормотал президент.

— И у меня, — признался я.

Мы спрятали лица, и тут вертолет зашумел прямо над нами, раскачивая вершины сосен. Яркий луч осветил раскидистые ветви, отразился от воды, заскользил по камням и кустам. Стук лопастей отдавался в висках, сотрясал с головы до ног, но мы оставались неподвижны, словно были частью леса.

Наконец вертолет отлетел, но мы решили остаться у речки и не продолжать движение, пока опасность полностью не минует. Мы сидели у воды, слушая мелодичное журчание воды.

— От этих звуков хочется в туалет, — сказал президент.

— Так сходите, — ответил я.

Он встал и направился к растущим невдалеке деревьям. Мне тоже захотелось помочиться, и я пошел следом. Затем мы помыли руки в реке и снова двинулись в путь.

— Нам повезло, что сейчас весна, — начал я разговор. — Через пару недель солнце совсем не будет заходить. Без ночной темноты было бы труднее.

— Полярный день? — уточнил президент.

— Да, слышали о таком?

— Значит, он у вас бывает летом?

— Ага. У нас три лета: раннее лето, просто лето и позднее лето. Мы зовем их Таянье снегов, Полуночное солнце и Сезон урожая.

— Звучит красиво, — заметил президент.

— Правда?

— А ты так не считаешь?

— Никогда не задумывался о названиях. Для меня это просто время, когда невозможно нормально спать.

Мы все время петляли, никогда не шли напрямик. Мы то уходили вперед, то резко в сторону, а иногда даже пробирались назад, ступая по низкорастущим ветвям, чтобы не оставлять отпечатков на размытой почве. Если на дороге попадались камни, я прыгал по ним, а президент всякий раз жаловался, ставя на острый валун обмотанную пакетом ногу, и стонал, когда в кожу врезался обломанный край камня.

Было за полночь, когда мы выбрались из густого леса и стали взбираться на гору, покрытую каменистой твердой землей и редкими деревьями. Здесь, у ее подножия, я бы оставил квадроцикл, если б спокойно пошел охотиться в тайное место, указанное на папиной карте.

— Тут они нас никогда не найдут, — заметил я, взобравшись на скалистый выступ и протянув руку, чтобы помочь президенту. — Им даже на ум не придет, что мы могли сюда направиться.

Президент поднял на меня глаза:

— Имеешь в виду вверх по горе вместо того, чтобы спускаться вниз? Да, ты это хорошо придумал.

— Тут мы, скорее всего, будем в безопасности.

— Скорее всего? — Он отказался от помощи и, хрипя от натуги, попытался подтянуться и влезть на скалу самостоятельно.

— Ну, у них ведь есть вертолет, — объяснил я.

Президент наполовину осилил выступ, но ему удалось закинуть на него только одну ногу, так что я ухватил президента за пиджак и резко потянул. Он откатился на середину выступа и повалился на спину, громко хрипя. Отдышавшись, он ответил:

— Да, вертолет. Я чуть было не забыл о нем.

Когда президент пришел в себя, мы двинулись дальше. Мы шли молча, слишком уставшие, чтобы вести беседы. В голове у меня прокручивались недавние события.

— Что значит «моррис»? — прервал я молчание. — Вы повторяли это слово, когда вышли из капсулы. Это чье-то имя?

— Да, так зовут моего телохранителя. — Президент еще говорил с придыханием, но уже не так тяжело сопел. — Он не раз спасал мне жизнь.

— Наверное, он очень смелый. Он охотник? — Я придержал ветку сухой сосны, чтобы президент мог пройти.

— Не совсем. — Президент с благодарностью кивнул. — Но однажды он заслонил меня от опасности.

— Как это?

Президент остановился, чтобы перевести дух.

— Однажды мы полетели в Сиэтл, и я допустил оплошность: вышел к толпе, чтобы поприветствовать местных жителей. Тогда кто-то выхватил пистолет, но Моррис закрыл меня собой и получил пулю вот сюда. — Президент похлопал себя по груди. — Внутри остался осколок, у самого сердца. — Он сблизил указательный и большой пальцы так, что просвет между ними оказался меньше двух сантиметров. — Врачи сказали, что извлекать его слишком опасно. Но боюсь, рано или поздно этот осколок убьет Морриса.