– Макаровых, Макаровых он, и этого я знаю, они всегда вместе шляются!

– Тоха, пошли. – Стас подошел, нерешительно хлопнул Босого по плечу. – Нечего тут…

Босой посмотрел на Комарову в упор:

– Да идем уже, Тоха…

Босой дернул плечом, сунул руки глубоко в карманы штанов, отвернулся и зашагал прочь, низко опустив голову. Остальные потянулись за ним.

– Иди-иди! – крикнула тетка в окне. – И чтоб я тебя с твоей кодлой больше здесь не видела! Увижу – в милицию сдам!

– Я тебе все окна перебью, шалава старая! – бросил, не оборачиваясь, Босой.

– Что ты сказал?! – круглое лицо тетки пошло красными пятнами. – Я тебе покажу шалаву! Хайло-то свое поганое закрой! Нет, вы на него посмотрите!

Комарова наклонилась, расправила смятую юбку. Бабка померла и так и не рассказала, что с такими, как Босой и его лоботрясы, делала партия. Может быть, наказывала при всех? Она представила, как с Босого при большом стечении народа двое мужиков в буденовках снимают штаны и бьют по тощим ногам хворостиной, а он и пикнуть не смеет, потому что, когда была партия, был порядок. Так говорила бабка, заставляя Комарову помогать полоть грядки или сматывать в клубки шерсть для вязания – этого Комарова особенно не любила, потому что нужно было стоять неподвижно, держа перед собой руки с растопыренными пальцами, на которые бабка набрасывала здоровенный рыхлый моток шерсти и делала потом из этого мотка тугой кругленький клубок. Комарова переступала с ноги на ногу, шмыгала носом, вертелась, уставала держать в напряжении руки, и они опускались сами собой, так что шерсть едва не падала на пол, и тогда бабка шикала на нее и говорила, что, когда была партия, был порядок, а теперь никакого порядка нет, пять минут постоять спокойно не может, стой, не вертись, мотовило ты мое…

– Ну, что ты там? – окликнула ее тетка, все еще торчавшая в окне: не случится ли еще чего интересного. Ругавшиеся у нее в доме мужчина и женщина притихли. – Сильно они тебя?

– Да ничего так.

– Ты зайди хоть во двор, под колонкой обмойся, – пригласила тетка.

Комарова перешла улицу, толкнула калитку. За забором залаяла собака.

– Ты иди, иди, не бойся, Шарик добрый, не укусит.

– Я и не боюсь.

– Ну, смелая какая! А они тебя за что? – поинтересовалась тетка, пока Комарова возилась с колонкой: чтобы полилась вода, пришлось ухватиться за рычаг обеими руками и повиснуть на нем всем весом.

– Да так. – Комарова поморщилась: вода была ледяной и обжигала кожу.

Тетка понимающе вздохнула:

– В нашей молодости парни такими не были, это сейчас распустились…

Комарова сосредоточенно, до боли стиснув зубы, обмывала ободранные колени. До магазина еще идти и идти – Олеся Иванна будет ругаться.

Солнце прошло половину неба и повисло над железной дорогой. Когда Ленка была совсем мелкая, она спрашивала, куда девается солнце ночью, и Комарова сказала, что вечером солнце грузят в товарный вагон и оно всю ночь едет на поезде до того самого места за лесом, где его выгружают, и оно снова поднимается на небо. Следующим вечером Ленка побежала на станцию смотреть, как будут грузить солнце, Комарова догнала ее на полпути, надрала уши и вернула домой. Через несколько дней Ленка снова убежала и бегала так несколько раз, пока не попалась матери, которая отлупила ее и заперла на целый день.

Покупателей в магазине не было, и Олеся Иванна стояла, опершись локтями о прилавок, и, рассматривая свое лицо в маленькое косметическое зеркальце, подкрашивала губы. Увидев Комарову, она по обыкновению усмехнулась:

– Ну что, Катя, посмотрела на поезд?

– Здрасьте, Олеся Иванна. – Комарова смутилась, что опоздала, и опустила глаза. – Посмотрела.

– И как? – Олеся Иванна докрасила губы, погляделась еще раз в зеркальце, сложила его и сунула под прилавок.

– Товарняк как товарняк. – Комарова пожала плечами. – Длинный только очень.

– Да что ты говоришь… А что еще видела?

Комарова принялась перечислять, загибая пальцы, что ей показывал на станции Максим. Олеся Иванна сначала заскучала, потом перебила:

– А было-то что, Кать?

Комарова уставилась на Олесю Иванну. Та как будто равнодушно накручивала на палец темную прядь.

– Ну-у?

– А чего было-то, Олесь Иванна? – пробормотала Комарова.

– Рассказывать не хочешь? – Олеся Иванна усмехнулась. – Думаешь, я тебя матери выдам? Да не бойся, не выдам. Сама же отпустила-то…

– А чего было-то? – тупо повторила Комарова.

– Да уж чего-то да было, – передразнила Олеся Иванна. – Это ты мне расскажи, чего было, времени уже второй час. Что, и не поцеловались, что ли?

Комарова схватилась за щеки, потому что все лицо ее стало вдруг горячим, как будто его ошпарили кипятком.

– Ой, раскраснелась-то как! – засмеялась Олеся Иванна и добавила: – Ну так что, целовалась со своим Максимом или все утро на товарняк смотрели?

– Ну, Олеся Иванна…

– Товарняк-то длинный, смотреть его не пересмотреть… – протянула Олеся Иванна и подмигнула густо накрашенным глазом. – Первый вагон небось на первой платформе стоит, а хвост – аж на пятой, так, что ли, Катя?..

Скрипнула дверь, и Комарова быстро обежала прилавок и встала рядом с Олесей Иванной. В магазин вошла соседка Комаровых тетя Саша. Она вела за руку внука, которого городские дети сдавали ей на лето; внук был совсем мелкий, он покрутил стриженой головой, увидел на полке конфеты и показал на них пухлой ручонкой. Тетя Саша шлепнула его по руке и для верности – по попе.

– Митя, не показывай пальцем, сколько раз тебе повторять!

Увидев за прилавком Комарову, тетя Саша поморщилась. Комаровых она не любила: считала, что из-за них приличные люди не хотят снимать у нее летнюю веранду.

– Масла постного и яиц десяток, – сказала тетя Саша, подойдя ближе, потом подумала немного и добавила: – Давай два, если наши, оредежские…

– Наши, наши, – закивала Олеся. – Сегодня утром только привезли.

– Ну, давай тогда…

Митя снова потянулся к конфетам и что-то залопотал. Тетя Саша шикнула на него:

– Не крутись, кому сказала… Что за ребенок!

Олеся Иванна взяла из открытой коробки карамельку и протянула Мите. Он радостно ухватил конфету обеими ручонками и принялся неловко разворачивать.

– Ну, что надо сказать тете?

Митя запихнул карамельку в рот, вытаращился на Олесю Иванну восхищенными глазами и ничего не ответил.

– Вот, сдают каждое лето, – пожаловалась тетя Саша. – Мучаюсь с ним, они его в городе разбаловали.

– Ми-итька! – Олеся Иванна помахала Мите рукой, он заулыбался, потом вдруг застеснялся, покраснел и спрятался за тети-Сашину юбку. Олеся Иванна засмеялась. – Настоящий мужчина растет!