— А еще раньше?

— А раньше нигде, сэр. — И под всеобщий смех добавил: — То есть раньше был штатским.

— Сукин сын, — проговорил лейтенант и отвел фонарь.

Он тихо посовещался со старшиной, а потом фонарь снова осветил конец вагона, где находилось пополнение.

— Нужен человек или двое во взвод оружия. Кто-нибудь из вас умеет управляться с ручным пулеметом?

— Я умею, сэр.

— Кто это снова?

— Квинт, сэр.

— Ладно, Квинт, доложишься сержанту Роллсу, как только выгрузимся из поезда, скажешь ему, что назначен в его отделение. Понял? Сержант Р-о-л-л-с.

Другой солдат был отобран для минометного отделения; остальным предстояло быть простыми стрелками. Потом, словно вспомнив, Эгет сказал:

— Ах да, погодите-ка. Во второй взвод нужен вестовой. Есть желающие? — Луч фонаря снова ослепил Прентиса. — Хочешь быть вестовым?

— Так точно, сэр.

И ему было велено обратиться к сержанту Брюэру. Он был не слишком уверен в том, каковы задачи вестового, но полагал, что это что-то более легкое и безопасное, чем быть стрелком; он также подумал, что Эгет выбрал его потому, что он был самым молодым или, может, выглядел самым неопытным. Тем не менее это звучало по-особому — вестовой, — и очевидно, что в каждом взводе вестовой был только один. А может быть так, что это особо ответственная должность?

— А теперь слушайте меня, — громко сказал Эгет, обращаясь ко всему вагону. — Мы направляемся в сектор, занимаемый Седьмой армией, в Эльзас. Похоже, мы становимся одной из тех распоследних дивизий, которых штабные швыряют по всему фронту, чтобы заткнуть дыры. В любом случае мы будем в подчинении французской Первой армии, что бы, черт побери, это ни значило, и уже завтра окажемся на передовой. Сменим третью дивизию. Вот все, что я пока знаю. Когда выгрузимся, нас будут ждать грузовики. А пока постарайтесь выспаться.

Прентису повезло сразу найти сержанта Брюэра, как поезд остановился, а еще повезло, что сержант Брюэр оказался высоким, добродушным и приятным человеком, уроженцем американского Запада.

— А, так ты новый вестовой? — спросил он, стоя в снегу, и рукой в перчатке больно стиснул руку Прентиса в дружеском пожатии. — Так как, говоришь, тебя зовут? Ладно, Прентис, позже, как только устроимся на месте, представлю тебя командирам отделений и объясню твои обязанности. — (И Прентис едва подавил в себе желание вцепиться в сержанта и просить его о покровительстве.) — Ну а сейчас лучше побыстрей лезь в тот грузовик.

Колонна грузовиков, взвывая на первой и второй передачах, медленно двигалась по бесконечным горным дорогам — кто-то сказал, что они в Вогезах. Было невероятно холодно. Скоро Прентис уже совсем не чувствовал ног ниже колен; шевелить пальцами или топать ногами было бесполезно. Они могли уже так ехать и два часа, и пять, и восемь; он потерял ощущение времени, скрючившись в этом холоде, как закоченевший труп. Когда они наконец остановились, невозможно было ни встать, ни пошевелиться. Он вывалился из кузова в снег и лежал несколько секунд, пока смог подняться.

На остаток ночи их разместили в большом, разрушенном снарядами здании фабрики между двумя крутыми горами. Это было лучше, чем спать на улице, но ненамного, потому что сквозь разбитые окна и пробоины в стенах врывался ветер. При свете спичек и свечных огарков они стали устраиваться на ночлег на длинных, высотой по пояс рабочих столах, усыпанных кусками металла и битым стеклом.

Было еще темно, когда Прентис проснулся от кашля и услышал громкий рыдающий голос, доносившийся с другого конца цеха и удивительно похожий на его собственный:

— О господи, помогите кто-нибудь! Мне плохо! Не могу дышать! Господи… пожалуйста… Санитар! Санитар! Кто-нибудь, помогите, мне плохо…

Раздирающий кашель заставил его сесть на столе. Он наклонился, чтобы сплюнуть на пол; потом, зашедшись в новом приступе, почувствовал, как кто-то сжал его руки, в лицо ударил свет, и он смутно увидел у одного из людей, державших его, на каске красный крест в белом круге.

— Что с тобой, паренек? Это ты звал на помощь?

— Нет… кто-то другой… вон там.

— …Господи, кто-нибудь, пожалуйста, помогите!

Свет фонаря и руки исчезли, и через минуту он увидел, как санитары ведут высокую, спотыкающуюся, плачущую фигуру по проходу между столами и скрываются во тьме.

Утром им выдали боеприпасы в чрезмерном, казалось, количестве: обоймы к винтовке, которыми они набили сумки на поясе, и еще по три полных матерчатых патронных ленты, которые они крест-накрест повесили на себя, а также по две ручных фанаты.

С полчаса они возились в цеху, разбираясь со снаряжением, отделяя то, что возьмут с собой, а остальное рассовывали по вещмешкам и скаткам. Прентис занимался этим не со вторым взводом, а с небольшой группой при штабе роты, состоявшей из вестовых других взводов, гранатометчика, двух связистов и еще нескольких специалистов, задачи которых он не понимал. Единственный, кто удостоил его вниманием, был коротышка по имени Оуэнс — с виду слишком маленький для призыва в армию, — вестовой из взвода вооружений.

— Бери побольше сигарет, — советовал Оуэнс, — и все носки, какие есть, даже если покажется, что чересчур много. Не будешь их часто менять, заработаешь «траншейную стопу». И зубную пасту бери, если она у тебя есть. Знаю, это кажется смешным, но зубная паста бывает чертовски кстати. Иногда почистить зубы бывает почти так же хорошо, как выспаться ночью.

Единственная паста, которую Прентис раскопал у себя в мешке, была в большом экономичном тюбике, который он, должно быть, купил в гарнизонной лавке еще в Кэмп-Пикетте, и он, как это ни смешно, сунул его в нагрудный карман вместе с зубной щеткой.

Наконец они выступили, предстояло пройти пять миль до так называемого передового района сосредоточения. Поначалу шагать казалось легко, без полной-то выкладки, да и ходьба не давала замерзнуть, но скоро колени у Прентиса стали подгибаться, и он почувствовал озноб. Патронные сумки на поясе тянули вниз, а патронные ленты врезались в шею.

— Матт и Джефф![19]— окликнул лейтенант Эгет, возвращаясь в голову колонны, и Прентис поразился, увидев, что Эгет улыбается ему. — Вы, ребята, как Матт и Джефф! — сказал Эгет, и на этот раз до Прентиса дошло, что лейтенант имел в виду: он и Оуэнс, шагавший рядом, коротышка и верзила, напоминали известную комичную парочку. — Как кашель, парень? — поинтересовался лейтенант.

И Прентис, попытавшись ответить: «В порядке, сэр», понял, что потерял голос. Попытался снова, но получился только шепот. В конце концов он улыбнулся потрескавшимися губами и кивнул, надеясь, что как-нибудь справится, и стараясь прочистить горло.

— Слышь, Оуэнс, я потерял голос, — попробовал он сказать, но вышел один хрип, заставивший Оуэнса поднять на него глаза.