и не потребует от нас дополнительных затрат. Я уверен, что мы сможем найти среди наших клиентов того, кому нужны налоговые льготы и у которого уже есть подходящая для этого недвижимость.

– Ладно, хорошо, – соглашается он. – Тогда за работу!

Делаю паузу, поскольку мы подошли к самой сложной части.

– Так вот, сэр, я хотел спросить, возможно ли, чтобы кто-то другой занялся этим проектом? По крайней мере работой с монахинями.

Валдман смотрит на меня и не отвечает.

– Я по-прежнему буду делать все остальное: искать для них новый дом, поддерживать контакт с Киганом и Или и тому подобное. Но я сомневаюсь, что подхожу для работы с самими монахинями.

Мой босс продолжает изучать меня, и я сопротивляюсь желанию поерзать в кресле. «Не проявляй слабость, – напоминаю я себе. – Покажи свою уверенность. Веди себя так, словно ты готов к очередной победе».

– Знаешь, впервые за десять лет ты просишь отстранения от работы, – говорит Валдман. – Ты справлялся с сенаторами, спортсменами и международными пивными конгломератами для меня, но вдруг струсил? Ты слишком робок, чтобы справиться с кучкой монахинь?

– Я вовсе не робкий, – говорю я, защищаясь.

– Тогда в чем же дело?

Я решаю открыть часть правды, которая не касается Зенни.

– Моя сестра покончила с собой из-за священника-растлителя. Мне жаль, но у меня слишком много претензий к церкви, чтобы работать напрямую с сестрами. Я бы предпочел оставаться, что называется, за кадром.

Валдман делает глоток и причмокивает губами.

– Ну, не могу сказать, что совсем не разочарован, поскольку все равно считаю тебя лучшим, кто мог бы справиться с данной проблемой. Но в то же время не могу отрицать, что у тебя чертовски веская причина сторониться монахинь.

– Значит, вы найдете кого-нибудь другого, кто будет работать с ними?

– Да.

Слава яйцам.

– Благодарю вас, сэр. Со своей стороны, обещаю, что сделаю все от меня зависящее, чтобы урегулировать этот вопрос.

– Я знаю, что ты это сделаешь, – отмахивается Валдман. – Шон, ты хороший сотрудник, и я уверен на сто процентов, что ты все исправишь.

«Рад, что хоть кто-то уверен», – думаю я.

* * *

В тот вечер, проведав маму в больнице, я отправляюсь в клуб, чтобы выпустить пар и отпраздновать свой успех, что мне так и не удалось сделать прошлым вечером. Знаю, стриптиз-клубы обычно пользуются сомнительной репутацией, и, вероятно, обнажение за деньги по сути своей настолько непристойное занятие, что никакое богатство не поможет очистить репутацию, но данному заведению это почти удалось, потому что здесь крутится много денег. Это эксклюзивный клуб, куда можно попасть только по приглашениям, и его двери открыты только для членов (да, мужчин и женщин), которые зарабатывают не меньше миллиона в год. И, кроме того, мне нравится, что это место по своей сути порочное.

Поскольку я тоже порочный человек и в ближайшее время меняться не собираюсь.

Я заказываю себе виски «Макаллан» и выхожу из бара. Клуб находится на верхнем этаже небоскреба в центре города, и, хотя коктейль-бар и танцевальные площадки огорожены от окон стеной, по периметру клуба тянется широкий коридор, где члены клуба могут отвечать на телефонные звонки или просто любоваться городом, чем я сейчас и занимаюсь. Со стаканом в руке разглядываю четкие линии своего собственного здания в нескольких кварталах отсюда. В моем пентхаусе горит свет, и я открываю на телефоне приложение «Дом», чтобы посмотреть, кто, черт возьми, находится в моей квартире, потому что клининговая компания уже давно должна была закончить уборку.

Включаю видеозапись с камеры на кухне и вижу легко узнаваемые очертания мускулистой спины Эйдена, который роется в моем холодильнике. Даже на слегка зернистом изображении я вижу, как на его обнаженной коже блестит пот.

Набираю его номер, и он отвечает ворчанием.

– Прекрати заливать потом мой чистый пол, – раздраженно говорю я.

– Ты же не сам его моешь, – парирует Эйден. Я слышу, как хлопает дверца холодильника и тарелка со стуком опускается на столешницу.

– И перестань есть мою еду, – продолжаю я. – Жутко бесит, когда возвращаешься домой, а твой холодильник опустошен каким-то неандертальцем.

– Но ты и за продуктами сам не ходишь, – отмечает Эйден.

– У тебя разве нет собственного дома? С собственной едой и полами, которые ты можешь пачкать, когда тебе захочется?

– Мне нравится местный тренажерный зал, – бормочет Эйден сквозь прерывистый сигнал микроволновки. – К тому же твой дом ближе к маме с папой и больнице.

Я не отвечаю, да это и не нужно. При любом упоминании о маме раздражение автоматически улетучивается, и в любом случае он прав. Поддавшись своему очередному, свойственному только ему порыву, Эйден купил какой-то гигантский старый фермерский дом, который располагается на приличном расстоянии от города.

– Не понимаю, зачем ты купил этот дом, – говорю я, подходя к другому окну, чтобы посмотреть в сторону больницы. Отсюда невозможно что-то разглядеть, но мне становится немного легче, я словно присматриваю за мамой. – Он огромен, и не то чтобы тебе нужно так много места.

– Мне он нравится, – отвечает Эйден. – Там тихо и видно звезды.

– Ты хотел сказать, что он тебе нравится, пока ты не захочешь пойти в приличный тренажерный зал или пока не проголодаешься.

– И это тоже.

– Я в клубе. Почему бы тебе не принять душ и не присоединиться ко мне?

Эйден колеблется.

– Думаю, что сегодня вечером отправлюсь домой. Завтра у меня куча дел.

Я хмурюсь. Эйден не отказывался от возможности посетить клуб с тех пор, как несколько лет назад получил собственное приглашение, и, хотя обычно я стараюсь не замечать подобных вещей в своих братьях, невозможно не знать, что его физические аппетиты столь же ненасытны, как и мои.

– Уверен? – настаиваю я. – Было бы неплохо немного снять напряжение.

– В другой раз, – уклончиво отвечает Эйден. – А ты повеселись.

– Ага, так и сделаю.

Я вешаю трубку и упираюсь лбом в стекло, решая подумать о странном поведении Эйдена в другой раз. У меня сейчас просто нет ни времени, ни сил разбираться с этим. И в любом случае, скорее всего, это связано с болезнью мамы. Мы все четыре брата справляемся с маминым раком различными нездоровыми способами, и полагаю, есть что-то похуже, чем редкое воздержание от плотских утех.

– Привет, Шон, – раздается низкий голос у меня за спиной. Я поворачиваюсь и вижу Скарлетт – бледнокожую веснушчатую танцовщицу, которая мне очень нравится. Кстати, ее волосы соответствуют ее имени.

Во всех местах.

Я одариваю ее ленивой улыбкой.

– И тебе привет.

На ней шелковый халат, но она расстегивает его посередине, когда подходит ко мне и прижимает