Я сам себе поставить банки сумею.

И мне ничего, блин, не надо,

Лишь бы ты ходила голая рядом…

Иван оторвал голову от подушки, разлепил веки и снова ударил радиобудильник по большой кнопке. На этот раз музыка оборвалась, а Холодков уронил растрепанную голову на теплую подушку.

– Ваня! – донесся до него голос бабушки. – Ваня, вставай! Тебе пора на работу!

«На работу, – подумал Иван сквозь вату дремы. – Опять на работу… Когда же это кончится?»

Он вновь заставил себя разлепить веки. Солнце тут же резануло по зрачкам, и он опять зажмурился.

– Ваня! – Бабушка стукнула кулачком в дверь.

– Я уже встал, ба! – слабым голосом отозвался Иван.

– Я налила тебе чай. Иди скорее, а то он остынет.

– Угу… Уже иду!

Иван поднялся с кровати, невысокий, неуклюжий, одетый в смешную полосатую пижамную курточку и такие же штаны. Медленно двинулся к двери, стараясь не открывать глаза и щупая руками воздух. Обнаружив дверь, он открыл ее и вышел из комнаты, но тут же наткнулся на шкаф и, больно стукнувшись плечом, зашипел от боли.

– Что случилось? – окликнула по пути на кухню бабушка.

– Ничего, ба. Просто ударился.

– Горе ты мое! Однажды ты попадешь в беду, а меня не окажется рядом. Тебе нужна женщина, которая будет о тебе заботиться.

– У меня есть вы с мамой.

– Я не вечная. А твоей маме самой не мешает чуть-чуть повзрослеть. Она все время куда-то бежит.

– У нее такая работа.

Бабушка саркастически хмыкнула.

– Да какая там у вас работа! Вот во времена моей молодости у людей была работа. Настоящая! Мы строили БАМ, возводили Днепрогэс, открывали новые заводы и цеха, запускали спутники в космос! А что у вас? Одни воруют, другие их отмазывают.

Иван потер ушибленное плечо и улыбнулся:

– Ба, с каких пор ты ударилась в политику?

– С тех пор, как поняла, что вы без меня пропадете. Тебе уже двадцать пять лет. Все твои одноклассники давно переженились. А некоторые уже и развестись успели!

– Правда? Ну, значит, я просто сэкономил себе время.

– Хватит молоть ерунду! Отправляйся чистить зубы!

Иван проковылял в ванную. Открыл кран с холодной водой. Поднял голову и посмотрел на свое отражение в зеркале. Лицо заспанное, помятое. Каштановые волосы всклокочены. Он опустил взгляд и некоторое время с неудовольствием смотрел на струю воды. Потом поднял правую руку и осторожно потрогал струю пальцем. Вода была холодная, и Иван поежился.

Смочив палец, он провел им по глазам.

Надо бы побриться, но сойдет и так. Щетина у Ивана была мягкая, почти юношеская, и он был уверен, что ему идет эта «легкая небритость».

Иван взял зубную щетку, выдавил на нее пасту и принялся меланхолично натирать зубы. Потом прополоскал рот, закрыл кран, вытер полотенцем сухое лицо и вышел из ванны.

– Ба, я умылся.

– Переодевайся, а я пока сделаю тебе горячие бутерброды к чаю. Думаю, двух хватит?

– Хватит и одного.

– Ерунда! Один возьмешь с собой.

– Бабуль!

– Я сказала – возьмешь! И не бабулькай.

Иван вздохнул. Придется тащиться на службу с бутербродом в рюкзаке. В этом было что-то архаичное и смешное.

Переодевшись в рубашку, светлые штаны и пиджачок, Иван уселся завтракать. Пережевывая бутерброд, он в сотый раз за последние два дня слушал наставления и рассуждения бабушки, даже не пытаясь ее перебивать. Наконец завтрак был съеден, а чай выпит.

– Ты наелся? – спросила бабушка.

– Да, – ответил Иван Холодков.

– При твоей работе необходимо плотно завтракать.

– Знаю. Мне пора, ба.

В прихожей, сунув ноги в туфли и закинув на плечо лямку рюкзака, Иван поцеловал бабушку. Она заботливо поправила лацканы его пиджака и напутствовала:

– Береги себя. Под пули не лезь!

Иван улыбнулся:

– А как же я буду ловить преступников?

– Пусть кто-нибудь другой ловит. А ты лучше спрячься и пережди. Целее будешь!

– Ба, я младший лейтенант полиции, а не ребенок.

– Ты такой же полицейский, как я балерина. И ты прекрасно об этом знаешь. Ну все, иди! И постарайся прийти домой пораньше!

– Это как получится. У полицейских ненормированный рабочий день.

– К тебе это не относится.

– Ба!

– Ладно, молчу. Я тебя люблю, внук.

– Я тебя тоже люблю, ба.

Иван еще раз поцеловал бабушку в морщинистую щеку и вышел из квартиры.

Тридцать пять минут спустя младший лейтенант Иван Холодков вошел в прохладный холл и остановился перед стендом с портретами погибших милиционеров и полицейских.

Взгляд его, как всегда, остановился на одной из цветных фотографий. На ней был изображен бравый широкоплечий красавец с насмешливыми глазами и полоской ухоженных усов.

Информация под фотографией гласила:

«МАКСИМ АНДРЕЕВИЧ ОРЛОВ

Капитан милиции. Погиб при ликвидации банды Семена Колюжного по кличке Плохиш».

Далее шло перечисление наград: две медали «За личное мужество», орден Почета – посмертно…

Еще ниже – даты рождения и смерти:

«1952–1986».

Максим Орлов погиб двадцать пять лет назад, но в Московском уголовном розыске о нем до сих пор ходили легенды. Иван снова посмотрел на фотографию. Усмехнулся и пробормотал:

– Прямо Джеймс Бонд! Ему бы еще эти глупые усы сбрить…

Поправив на плече рюкзак, Холодков направился в свой офис. Переступив порог, он вяло поприветствовал коллег-оперативников:

– Привет, ребята!

Никто из них не обратил на Ивана внимания. Он вздохнул, прошел к своему столу и сел на стул. Только через минуту один из оперативников, капитан Томченко, увидел его и с усмешкой проговорил:

– О, а вот и наш Бумажный Мышонок! Ты как проскользнул-то?

– Никак, – ответил Холодков. – Просто вошел. Послушай, я бы не хотел, чтобы ты называл меня Бумажным…

– Мышонком? Мужики, слыхали – наш суслик рассвирепел, он не хочет, чтобы мы называли его Бумажным Мышонком!

Оперативники засмеялись. Холодков побагровел.

– Ладно, Ваня, не обижайся, – весело сказал ему рыжий капитан Томченко. – Не всем же работать «в поле». Любой конторе нужна своя конторская крыса.

– Я не крыса, – сказал Иван.