— А меня ты ненавидишь, не так ли? — отстранилась от его прикосновений Ками. — Меня беспокоит, что я занимаюсь любовью с тем, кто меня ненавидит. Может, я и заслуживаю этого. В конце концов, из-за меня отец украл у тебя изобретение, — печально произнесла Ками. — Я сказала, что сделаю все, чтобы загладить эту вину, но думаю, у тебя не осталось и крупицы уважения ко мне. Так что теперь я смущена и предпочла бы уйти.

В груди что-то сжалось. Ненависть — последнее, что он испытывал к ней прямо сейчас.

— Этот вариант не обсуждается.

— Почему? Я сказала, что была девственницей. Это оказалось правдой. Разве это не заслуживает доверия?

Он просто не мог ее отпустить.

— Пока я не разгадаю тайну Бенито, я должен за тобой приглядывать. Банку потребуется некоторое время для расследования, поэтому ты останешься со мной, пока я не получу ответы на свои вопросы.

— С тобой? Здесь? В твоей постели. — Последнее слово она просто пропищала. С обидой или с тоской? — И что я буду делать? Погашать долг? Сколько там осталось с учетом моей девственности? Я плохо веду переговоры. Надо было спросить до того, как мы оказались в постели, — с обидой в голосе проговорила Ками. Он все еще не доверяет ей. — Дай угадаю. Ты оставишь в покое моего брата, если я пересплю с тобой?

— Конечно.

— Сколько именно платежей ты хочешь? — прищурилась Ками.

— Мы будем заниматься любовью столько, сколько захотим, — парировал Данте, еле сдерживая гнев. — Но мы можем отложить, если тебе больно.

— Ну уж нет. Если мне суждено отработать долг, откладывать не стоит.

— Ты правда думаешь, что можешь смутить меня, чертовка? — Данте запустил пальцы в ее волосы, притянул к себе для нежных поцелуев. Он дразнил и дразнил их обоих, пока она не ответила на его поцелуй.

Ее руки блуждали по его спине, скользнули вниз к возбужденному члену. Данте поймал оба запястья Ками одной рукой и завел их ей за голову. Свободной рукой он неторопливо ласкал ее грудь, чтобы действительно оценить ее форму, тепло, которое он мог различить даже сквозь ткань толстовки; изящные ареолы, изысканно чувствительный пик соска, который ткнулся в подушечку большого пальца.

Ками извивалась и стонала от растущего жара. Она прижалась горячим центром к его бедру.

— Данте, — ахнула Ками.

— Я не чудовище, красавица, — прошептал в губы Ками Данте и скользнул рукой по талии девушки, под ткань толстовки. Он чувствовал, как дрожит ее живот от его ласк. — Скажи мне остановиться, и я остановлюсь.

Она издала мучительный звук.

— Ты все равно заставишь меня гореть от желания. Да?

Рукой он добрался до груди девушки и мягко погладил под тяжелым полушарием. Ками выгнулась навстречу, вкладывая жаждущую плоть в раскрытую ладонь. Ее соски напряглись. Она хотела, чтобы он коснулся ноющих вершин губами, ртом.

— Если ты действительно хочешь заслужить мое доверие, Ками, ты должна быть честна со мной: чего ты хочешь прямо сейчас?

— Тебя, — с придыханием призналась она.

Ей не пришлось повторять дважды.

На следующее утро Ками проснулась в постели одна. Она не сдержала вздоха. Тело непривычно болело. Джакузи помогло унять боль от катания на лыжах.

Ками прошла в ванную. Горячий душ, однако, видимого облегчения не принес. Ее соски были невероятно чувствительны, даже зубы пришлось чистить с осторожностью, настолько кожа вокруг рта оказалась чувствительной, губы потрескались, но что этот мужчина сделал с остальными частями ее тела?

И ей это очень понравилось.

Ками посмотрела на свое отражение в зеркале. Затем перевела взгляд на закрытую дверь ванной комнаты и задумалась, в номере ли еще Данте.

Чего она хотела? Она не могла позволить себе влюбиться. После смерти родителей брат стал ее миром. Морально она была намного старше своих ровесников. Те немногие, с кем она ходила на свидания, быстро пугались ее финансового положения и глубины ответственности.

Ками давным-давно распрощалась с мечтой найти свою вторую половинку.

Данте не был родственной душой. Он стал инструментом ее сексуального пробуждения. Все, чего можно ожидать от этих отношений, — конец финансового долга ее отца.

Этот дурацкий долг! Она взглянула на часы и поняла, что банк скоро откроется. Она высушила волосы, надела джинсы и облегающую трикотажную рубашку.

— Данте? — позвала Ками с вершины лестницы.

Тишина.

Прихрамывая, Ками спустилась на первый этаж и поискала какую-нибудь записку от Данте. И болеутоляющее. Но не нашла ни того, ни другого. Зато он оставил ключ-карту. По крайней мере, она может спокойно выйти из номера.

Черт. Она не хотела писать первой. Что сказать?

«Я проснулась? Где ты?» Слишком навязчиво.

Только в лифте она подобрала правильные слова:

Телефон оповестил о новом сообщении, когда она проходила по вестибюлю отеля к сувенирному магазину.

— Ками! — позвал ее мягкий, глубокий голос.

Склонив голову над телефоном, она почти прошла мимо Данте, Бернадетты и еще нескольких гостей. Они сидели в столовой, где подавали завтрак, отделенной от зоны вестибюля кадками с папоротником, допивая кофе.

Ками вздрогнула от неожиданности и встретилась взглядом с Данте. Все, чем они занимались этой ночью, калейдоскопом пронеслось у нее в голове. По телу разлилось приятное тепло.

Данте, в свою очередь, выглядел так, будто их недавняя близость была последним, о чем он сейчас думал. Он смотрел на нее недовольным, осуждающим взглядом. «Я же велел меня дождаться»! — читалось в нем.

— Данте сказал, ты решила остаться в Уистлере и не поедешь с нами в Ванкувер. Он не сказал, что ты остановилась в нашем отеле. — Бернадетта вопросительно посмотрела на внука.

Он сделал глоток кофе, тянул с ответом.

Сладкое возбуждение превратилось в возмущение, а затем и в презрение. Он завтракает со своими родственниками и не только не пригласил ее, но и не хотел, чтобы они знали, что она провела ночь с ним.

— Я остановилась у подруги, — ответила Ками Бернадетте.

Пожилая женщина представила ей племянницу и ее мужа.

— Ками — та самая женщина, которая была так добра ко мне на днях.

— Я рада, что смогла помочь, — отмахнулась от лестных слов Ками. — Очень приятно познакомиться. Еще раз спасибо за приятный день. Но мне надо спешить, у меня дела. Счастливого пути. — Она наклонилась, чтобы приобнять Бернадетту, и кинулась прочь из отеля, не в силах стерпеть унижение.