сейчас они были абсолютно бесполезны.

Различить что-либо в вихре его чувств и мыслей было невозможно. Как при сильном ударе или толчке, в воздух взлетает миллиард пылинок, мирно покоившихся еще секунду назад, и незаметных до того, как они закроют собой солнечный свет.

Билл пару раз свернул не туда, сделал лишний круг, но все же вышел из лабиринта подземных коридоров.

Тут среди серой пыли блеснула звездочка — у Билла появилось неотложное дело.

Мы все часто изнываем под гнетом будничных, больших и малых, сложных и не очень, дел, в надежде когда-нибудь от всех них отдохнуть. Все равно не получится — они не кончаются до смертного часа. А надо нам для счастья только одно — найти действительно важное дело, ради которого и затевалась наша жизнь.

***

Билла довольно долго не было. Джеймс не на шутку разволновался. С удивлением он обнаружил, что тоже обладает больной фантазией и нервозностью. Джеймс ходил взад и вперед около входа в подземелье, даже не представляя, как сильно в эти мгновенья он похож на отца. Хорошо, что не представлял, это бы еще больше его встревожило. В конце концов он сел напротив открытой двери, и от нечего делать достал из-за пояса вчерашний подарок. Хотя Джеймс уже успел выучить все отличительные особенности кинжала, повторение отнюдь не проигрывало первому впечатлению в увлекательности. Внимание Джеймса в какой-то момент переключилось с витиеватой надписи ни лезвие, и юного Кэрригана прошиб холодный пот. Он увидел грязную волосатую морду с желтыми клыками. Оно выглядывало из-за плеча Джеймса, но при попадании в черные глаза солнечного блика с кинжала, взвизгнуло и исчезло. Джеймс встал и снова начал ходить. Солнце слепило, полуденный зной усиливался. Долго не продержавшись, Джеймс опять достал кинжал и взглянул на лезвие. Среди отражения шумевших сзади деревьев он заметил еще две такие же морды. Что-то еще неуловимо двигалось, очертаний было не разобрать, что-то светлое, яркое. Джеймс спрятал кинжал, твердо намереваясь больше на него не смотреть, ладони Кэрригана вспотели, а по ногам била легкая дрожь. Он повернулся к чернеющему входу и замер. На него внимательно смотрел светловолосый эльф, настоящий эльф — Джеймс догадался, старый Эдд часто их описывал, — взгляд его был отстранен и озадачен. Он был намного больше Джеймса, одежды его напоминали воинские, а от крыльев шел такой свет, что нельзя было смотреть.

— Ты кто? — все, что пришло в голову Джеймсу.

Эльф не ответил, молча продолжая рассматривать его, или лес сквозь него.

— Ты что, действительно эльф?

— Ты не справишься, я чувствую, — он огорченно склонил голову.

— А…?

— Ты вмешался в естественный ход событий и разрушил то, что подготавливалось веками. Из-за тебя Бен не сможет сделать то, что ему было предначертано. Я не вижу выхода.

— Не сможет? — Джеймс не сразу отреагировал, — значит, он жив?

— Я не вижу его среди мертвых, но и среди живых тоже. Нет, — он покачал головой.

— Нет что?

— Нет, твоя нога не вступит в Миклагард. Тебе это не по плечу.

— Ты кто? — Джеймс повторил свой вопрос. Он мало, что понимал, но чувствовал, будто его оценивают даже ниже обычного. Это было досадно.

— Я не знаю будущего, только вижу возможные, вероятные события. Пока не в одном из исходов ты не можешь осуществить перешедшую теперь к тебе миссию. Я не знаю, что предпринять.

— А кто может? — Джеймс нахмурился.

— Совершенно точно, не твой отец или пьяница Фортэйл, есть, пожалуй… но тебе это знать не к чему. Ты обязан попытаться — кто знает, может со временем откроются новые пути.

— Обязан? Обязан что? — Джеймс понимал, что задает глупые вопросы.

Послышались шаги, и из темноты подземелья вышел Билл Кэрриган с потухшим фонарем.

Эльф печально посмотрел на него и растворился в лучах солнца. Билл его не увидел.

— Джеймс, скорее идем со мной! — он схватил сына за предплечье и потащил за собой.

— Что случилось? — запротестовал тот, отбиваясь и раздражаясь.

По дороге в город Билл все рассказал Джеймсу, а он, в свою очередь, предпочел смолчать. Джеймс был встревожен. Это абсолютно не входило в его мечты и планы. Смурной и растерянный он поспешил к Брайану. Обыденная, повторяющаяся изо дня в день жизнь, кипящая в Хэйлстоуне, показалась ему странной.

***

Прохожие на улицах не обращали внимания на заплетающуюся походку Билла Кэрригана: он так спешил и волновался, что цеплялся одной ногой за другую. Город по- прежнему гудел, но интенсивность поисков уже пошла на убыль. Людям тяжело долго и напряженно чем-то заниматься, особенно, если этим же самым занимается еще десяток — другой человек: кто-нибудь да сделает. Уже начали заполняться бары и лавочки, и все оживленно обсуждали друг с другом последние новости. Бена нигде не могли найти.

Билл проскочил свой домик — было необходимо как можно быстрее добраться до цели. Энн только удивленно выглянула из окна. Джеймса поблизости она не увидела. Энн сжала губы: с одной стороны, опасность, вроде как, миновала, с другой — ей продолжали сниться пугающие и ужасные видения.

В гостиной «дома с зеленой крышей» подали чай с миндальным печеньем. Миссис Кеннет продолжала тихонько плакать, мистер Кеннет взял чашку с ирисами, чуть не выронил ее, но все же попробовал выпить. Кроме самого мэра и его жены здесь было еще несколько человек, считавших своим долгом быть в курсе событий. Мистер Хэфмайер сидел на стуле в самом углу комнаты и совсем не претендовал на травяной чай. Он лихорадочно грыз ногти — табак как раз закончился. Дональд был опять весь в пыли, с потрепанной шевелюрой, он честно облазил окрестности своего дома и леса, на сколько ему позволяло мужество и силы. Мистер Хэфмайер ждал чего— то, чтоб встать и пойти в таверну выпить, чего — он и сам не знал.

— Хватит, Дорис, успокойся, — мистер Кеннет заметил, что чашка в его руке трясется больше, чем это допустимо, и поставил ее на столик перед диваном.

— Послушай, что мы, безумцы какие-нибудь! Его не нашли — значит, надежда еще есть, а если нет, — он поперхнулся и долго кашлял, проклиная себя за это, — надо иметь силы отпустить его, Дорис, видно судьба, не следует гневить ее бесконечными слезами.

Миссис Кеннет разразилась новым приступом рыданий и закрыла лицо ладонями с белоснежным платком. Мистеру Кеннету было легче, что она плакала, взяв на себя обязанность ее утешать и наставлять, он притуплял свою собственную боль. Частично он верил в то, что говорил.

— Успокойтесь же, дорогая! — Большой Люк хотел погладить ее по плечу, но ограничился неопределенным движением